Полночный прилив

Ему не приходилось чувствовать себя одиноким. В смысле – бояться одиночества. Когда надо, он действовал в одиночку, а выполнив задачу, возвращался к племени. У него имелись братья: Трулл, Бинадас, Рулад. Трулл – самый близкий. Непревзойденный в искусстве владения копьем, но напрочь лишенный желания проливать чужую кровь, в то время как эдур – Фир это хорошо знал – были просто одержимы кровопролитием. Жажда убийства губила на корню дисциплину, превращала отлично подготовленного бойца в дикаря, бешено размахивающего орудием смерти. Эдур убивали хладнокровно, со странным спокойствием, молча, в то время как у других народов проявления агрессии сопровождались криками или завываниями. Это странное отличие почему-то очень тревожило Фира Сэнгара.

А еще он не мог забыть поборника летерийского короля. Его имя осталось неизвестным. Надо обязательно узнать, как его зовут.

Фир и сам прекрасно владел мечом, считался одним из лучших фехтовальщиков среди тисте эдур. Он попросту принимал это как данное – без зазнайства, но и без напускной скромности. Если бы ему пришлось противостоять поборнику у трона, он продержался бы дольше императора. Намного дольше и при случае мог преподнести летерийцу пару сюрпризов. Однако у Фира не было никаких иллюзий насчет того, кто в конце концов победил бы в схватке.

Ему хотелось плакать. О поборнике. О короле. О Руладе, которого он подвел в очередной раз. О Трулле, брошенном им перед страшным решением, какие не следовало принимать простому воину.

А все из-за того, что он опять отвернулся от Рулада. Трулл, естественно, все понял. Фир поддался малодушию, этого не скроешь, тем более от родного любимого брата. Он вслух высказал все мои сомнения и страхи, чтобы я смог побороть их и чтобы другие могли видеть, что я их поборол.

Пелена спала с глаз Фира. Все подстроил Ханнан Мосаг. С самого начала, с момента жестокого объединения племен, он находился в тайном сговоре с неизвестным богом. Теперь, конечно, все вышло наружу. Колдун-король отвернулся от Отца-Тени. Пожалуй, все началось с безвозвратной утраты Скабандари Кровавого глаза.

А значит, задолго до Ханнана Мосага. Мы не вчера ступили на этот путь, а давным-давно.

Фир шагал по пыльным улицам мимо валявшихся тут и там трупов, напоминавших перепившихся участников ночной пирушки. Если бы только не кровь и разбросанное оружие.

Он сбился с пути. Там, в тронной зале, от него хотели слишком многого. Мы сами принесли его тело в деревню из ледяной пустыни. Я думал, что послал Трулла на верную смерть. Как много сделано ошибок, и все они – мои. Ведь должен быть какой-то еще выход…

Он застыл на месте, гладя под ноги.

Майен.

Голод больше не искажал ее черты, лицо молодой женщины светилось покоем. Такой она бывала во сне. Или когда пела песни с другими девами. А еще – когда принимала меч из рук Фира, чтобы закопать оружие под порогом своего дома. Временами в глазах Майен сквозила странная мрачность, заставлявшая его мучиться догадками о ее мыслях… Вспоминать об этом не хотелось. Мало кому дано понять побуждения женщины. Они, как зыбкие таинства, то манят мужчину, обещая любовь и обожание, то вгоняют его в дрожь и ужас.

Ничего из этого не читалось на лице Майен. Один глубокий покой. Майен уснула, а с ней – ее дитя.

Фир присел рядом на корточки, потом опустился на колени, сомкнул пальцы на рукоятке рыбацкого ножа и вытащил его из груди женщины. Такими пользуются рабы. У самого основания был вырезан знакомый Фиру знак.

Нож принадлежал Удинаасу.

Подарил? В знак миролюбия? Или, наоборот, отомстил семейству эдур, своим хозяевам? За то, что отняли у него свободу? Он сбежал от Рулада. Но ведь я тоже. Поэтому я не имею права его ненавидеть. И как теперь быть?

Фир поднялся и засунул нож за пояс.

Майен мертва. Ребенок, которого он был готов полюбить, тоже мертв. Какая-то неведомая сила старалась лишить его всего, что было ему дорого.

И никакого намека, как жить дальше.

Заляпанное кровью существо на полу тронной залы непрерывно рыдало. Стоя на коленях, Трулл зажимал уши руками, горячо желая, чтобы кто-нибудь пришел и прекратил страдания брата. Время словно остановилось, попав в западню.

Ханнан Мосаг полз к трону. Он был настолько изувечен и перекошен, что, продвинувшись на ладонь, останавливался от нового приступа боли.

В зале неизвестно откуда появился еще какой-то летериец. Он стоял с умиротворенным, но в то же время внимательным выражением лица у дальней стены. Молод, хорош собой и какой-то… мягкий. Явно не солдат. Незнакомец молчал и лишь следил за происходящим.