Полночный тигр

Они перешли на более легкие темы, обсуждая увиденные города и аккуратно избегая любого намека на то, кто и как преуспел в поимке Гадюки. Куналу пока что удавалось подбирать кое-какие детали, ориентируясь по расположению городов на собственноручно нарисованной карте. Лакш вроде бы по-прежнему опрашивал людей, разыскивая кузнецов, сотрудничавших с Клинками.

– Я в библиотеку, – ответил Кунал на последний вопрос Лакша, когда оба мыли руки в мисочках, выставленных справа от тарелок.

Лакш одарил его взглядом вкупе с гримасой, что Кунал и предвидел.

– Ты практически даришь мне преимущество вне этих стен.

– Тебе оно понадобится, – бросил с ухмылкой Кунал. Они поднялись с мест, и Кунал приобнял Лакша, как брата. На сердце стало чуточку легче.

* * *

Библиотека гарнизона совершенно не походила на ту, что располагалась в Крепости. Та была большой, занимала просторное помещение, но ею преступно пренебрегали.

Эта библиотека была меньше, но выглядела более обжитой и любимой. Маленькие цветные стулья с вышитыми павлинами стояли между длинными рядами спрятанных в маленькие деревянные коробочки свитков. Коробочки, в свою очередь, были частью массивного деревянного сооружения, напоминавшего пчелиные соты и простиравшегося до потолка комнаты.

Кунал пробежал пальцем по библиотечной системе классификации, выискивая старинные словари. Он был совершенно уверен, что в каждом гарнизоне есть специальные труды по переводу, и надеялся, что искомый лежит тут.

Учеба стала единственным светлым пятном его первого года в Крепости. Он опередил остальных солдат, и те стали просить у него помощи и наставничества. Вот откуда взялось его прозвище «Совершенный Кунал», и он носил его словно вторые доспехи.

Отыскав необходимый свиток, Кунал схватил его и ушел в один из укромных уголков. Он также вынул украденный доклад и стал читать его вслух.

Диалект был трудным, однако Куналу удалось разобрать достаточно.

Вскоре он об этом пожалел.

Он все размышлял о том, что же натворил дядя Сету, и наконец узнал. Кунал с усилием сглотнул. Пока он читал, ледяное понимание сковывало его тело, поднимаясь к самому сердцу.

Почерк принадлежал дяде, и, переводя, Кунал почти слышал его низкий грохочущий голос. Процесс шел раздражающе медленно, но Куналу необходимо было завершить перевод, хотя бы ради того, чтобы избавиться от собственной слепоты.

Это был отчет о солдатских действиях в Сандаре, маленьком дхарканском городке на дальних подступах к Айфорскому кряжу. Дядя солгал, сказав, что его нога туда не ступала. Солдаты захватили город и вывели жителей на холодную северную пустошь без еды, воды и убежища.

И все – из-за «неповиновения», что, как понял Кунал после долгого пути, могло означать все что угодно, от мятежа до отказа отдать весь урожай.

Кунал понял, что трактует сомнения в пользу жителей, и это ранило ему душу зазубренным кинжалом. Одно дело – слышать о невинных жертвах в Сандаре от чужих людей, а другое – увидеть признание дяди, причем он писал об этом с нескрываемым удовольствием.

Великая победа – вот как он это назвал.

К горлу Кунала подкатил горький ком, и он едва находил в себе силы вникать в новые подробности. Контингент солдат остался после ухода основной армии, чтобы покончить со всеми местными жителями.

Кунал никак не мог постичь причины бойни.

Сколько бы он ни прилагал усилий, не существовало объяснения приказу, в результате которого погибли сотни невинных.

Ни один устав, ни одно божество не простит такого.

Теперь Кунал осознал: Сандара была не победой, а трагедией невероятных масштабов. Он сопротивлялся желанию швырнуть свиток через комнату, убрать из вида свидетельство позорнейшего преступления дяди. Так бы оно пропало, и, быть может, Кунал смог бы его забыть.

Но, как только Кунал закрывал глаза в тщетной попытке вновь обрести пресловутый контроль, он видел все. Каждую деталь доклада. Образы бесконечно кружились в сознании.

Если дядя отдал приказ совершить эту бойню, вероятно, он отдавал подобные приказы и раньше.

Кунал привык думать, что истинным вдохновителем убийств во время переворота являлся Вардаан, но что, если это был его дядя? Знал ли он, хотел ли знать о людях, попавших под удар? Таких как мама Кунала, его невестка?

Разрываясь на части из-за злости, обиды на предательство, глубокой и бесконечной печали обо всех этих погубленных жизнях, из-за воспоминаний о мужчине, которого любил, Кунал так и сидел в углу. Он неподвижно и пристально смотрел на медленно угасавший свет камфорной лампы, и в тишине библиотеки его одолевали тысячи вопросов, вынуждая переоценивать дядю, воспитание, самого себя.

Кем же он был, раз почитал этого мужчину? Если именно этот мужчина его сотворил?

Он тоже чудовище?

Когда Кунал очнулся, солнце уже полностью зашло.

Он выскользнул из крепости, как тень, мечтая только о том, чтобы ни с кем не столкнуться. Немыслимо вступать в разговоры, когда на сердце лег такой камень.