Полное собрание поэтических сочинений

Когда торгуешь буллами святыми,
Когда ты и мошенник и игрок,
Фальшивыми мухлюешь золотыми
И ждет тебя расплата – кипяток[206]

;Когда ни вера, ни закон не впрок,
Когда ты – вор, слывешь совсем пропащим,
Куда несешь ты золота мешок?
В таверну, прямо к девочкам гулящим.

Цимбалы, лютня с шутками густыми,

Как будто их безумный шут извлек
Из рукава с полосками цветными[207];
На фарс с моралите, сбиваясь с ног,
Сбегаются село и городок;
Зернь, карты, кегли с тюхой проходящим,
Чтоб выиграть и тут же наутек,
В таверну, прямо к девочкам гулящим.

Позор, бесчестье, не встречаясь с ними,

Ты пашешь землю, мечешь сено в стог,
Возясь с мулами, с лошадьми своими,
Когда постигнуть грамоты не смог.
Играешь с ними – из пеньки в свой срок
Совьешь веревочку с усердьем вящим.
Чему дивиться, если труд утек
В таверну, прямо к девочкам гулящим.

Камзол расшит шнурами золотыми,

Дырявый плащ, опорки, все мы тащим
Туда, где честно доят нас, как вымя, –
В таверну, прямо к девочкам гулящим.

CLIX

Друзья в гульбе, к вам обращаюсь,

Кто плотью тверд, но слаб душой:
Живите, тьмы остерегаясь,
Она покроет чернотой
Ушедших даже в мир иной.
Старайтесь жизнь прожить достойно
Во имя истины простой:
Коль умирать, умри спокойно.

CLX

Я в дом Пятнадцати по Двадцать[208]

(А проще бы сказать – трехсот)
Слепых, куда бредет спасаться
Лишенный зрения народ,
Дарую – всяк меня поймет –
Очки большие без футляра:
Пусть различают, кто есть скот,
Где чистых, где нечистых пара.

CLXI

Здесь нету игр, не слышно смеха,

И чтоб деньжонок прикопить,
Ничто им, верно, не помеха,
На них могли б кровать купить,
Вино в большое брюхо лить,
Плясать, чтоб улица тряслась,
Но сколько праздника ни длить,
В конце останется лишь грязь.

CLXII

Вот я смотрю на черепа

Над братской ямою. Когда-то
Была бы знатная толпа:
Сановники епископата,
Чиновники из магистрата –
О всех я б мог поговорить,
Но кто тут вор, кто член палаты,
Теперь никак не отличить.

CLXIII

Те важно за столом сидели,

Те гнулись наподобье дуг,
Одни творили что хотели,
Других же сковывал испуг
И раболепствие. Как вдруг
В одну могилу загремели,
Где нету ни господ, ни слуг,
Где все одной достигли цели.

CLXIV

Теперь их нет. Бог взял их души,

И сгнили мертвые тела.
То был сеньор или чинуша
Иль дама знатная была.
Пусть ели с царского стола,
Им крем и рис ласкали вкус,
Забавы, шутки смерть смела, –
И да простит им все Иисус!

CLXV

Завет мой мертвым посвящен,

А потому оповещаю
Всех судей, регентов и трон:
Кто беззаконье отвергая
И блага обществу желая,
За право всех костьми бы лег,
Их примут, все грехи прощая,
И Доминик святой[209] и Бог.

CLXVI

Что завещать Жаке Кардону[210]

,Ума не приложу, но это
Не значит, что прошу пардону;
Вот разве только будет спета
Ему моя бержеронетта[211]
С условьем: петь, но как певица
Марьон Патард[212], а слуха нету,
Иди подальше – по горчицу.