Слейтон поспешил подбросить в огонь дровишек, пламя обрадованно вспыхнуло, а он принялся тормошить компаньона.
— А? Что?.. — ошалело лопотал тот со сна, а когда более или менее пришел в себя, то пожаловался, что спал скверно, хотя вроде бы ничего не снилось, но было противное чувство тесноты, удушья, чего-то темного и жуткого… Впрочем, сны снами, а к несению караульной службы готов — это он заявил твердо.
Слейтон не стал рассказывать о своих видениях, чувствуя себя усталым и разбитым до крайности. Лег и сразу вырубился.
Его ничего не теснило, не кошмарило. Просто провалился в никуда, где ни пространства, ни времени. Секунды не прошло, как его затрясли за плечо, за руку:
— Вставайте! Да вставайте же, взгляните, что вокруг!
Голос Мартынова был сразу и радостный и истерический.
Слейтон вскочил.
— Смотрите! — повторил Мартынов.
Бог ты мой!..
Слейтон если воскликнул так не вслух, то мысленно.
Место, где он проснулся, было совсем не то, где они вчера остановились на ночлег. Хотя костер — вот он, почти потухший, еле тлеющий под налетом серой золы. Но все вокруг совсем другое! Другие деревья, конфигурация местности, даже запахи другие, какие-то более резкие и чистые, что ли, пьянящие, молодые! — это слово назойливо полезло в сознание.
Но ведь экспедиция не трогалась с места, как встала лагерем, так и стоит, вот и костер на месте. Значит?..
Значит, сдвинулась Земля. Как сцена в театре. Прежний ландшафт сместился за кулисы, а новый выдвинулся и занял его место.
А Мартынов неудержимо расплывался в улыбке, переходящей в торжествующий смех.
— Сбылось! — прокричал он, воздев к небесам длинные руки. — Все сбылось!..
Слейтон обвел слушателей взглядом. Откашлялся значительно.
— Здесь я подхожу к самому трудному месту рассказа, — объявил он. — Не знаю, смогу ли я объяснить то, что понимаю.
— Но вы уж постарайтесь, — улыбнулась Вивиан.
— Гм… Сразу хочу предупредить, что это может показаться невероятным. Но я успел убедиться, что это правда. И сейчас попробую убедить вас.
Итак, Мартынов возопил: «Сбылось!..» — и еще много чего орал сумбурного, восторженного и нелепого. А Слейтон не приставал с расспросами, ждал, понимая, что надо выложиться, выкричаться. И верно, Мартынов прокричался, сел, точнее, плюхнулся на землю и уставился на товарища устало, счастливо и глупо.
— Все сбылось, — повторил он.
Вот здесь, конечно, Слейтон попросил объяснений. И получил их. Правда, заставить себя поверить в них было трудно, настолько разительно они отличались от того, что привык думать об устройстве мироздания цивилизованный человек XX столетия.
Все началось много, много лет назад, когда гимназисту Саше Мартынову попалась в руки книга английского писателя Герберта Уэллса «Война миров» — о нашествии на землю марсиан, их битвах с землянами и неожиданной гибели. Саша от повести оторваться не мог, проглотил ее в один день и потом еще неделю перечитывал: то одно место, то другое, то все сразу. И ходил ошалевший, почти наяву переживая грандиозные картины сражений человеческой техники с гигантскими шагающими машинами марсиан.
С этого момента началось его увлечение астрономией.
Конечно, пылкая тяга к космосу была наивным ребячеством — ну а чем она еще должна быть у подростка?.. Но из этого детского увлечения стали вырастать по-настоящему серьезные вопросы.
Собственно, главный вопрос был один, другое дело, что он распадался на множество подчиненных, похоже на то, как большой поток разбегается на ручейки. Вот он, этот вопрос: почему в огромном космосе до сих пор реально не обнаружено никаких признаков не то что разумной, цивилизованной, техногенной, а вообще самой элементарной жизни: бацилл, бактерий, амеб и тому подобного?..
Прочтя «Войну миров», гимназист воспринял как нечто само собой разумеющееся идею марсиан — или, скажем шире, идею внеземных жизни и разума. Ведь это же совершенно естественно, — если мировое пространство полно звездных систем, а соответственно, планет, то по законам вероятности, обитаемых планет, подобных Земле, тоже должно быть немало. Так где же они, где их обитатели?..
Теория вероятностей в данном случае почему-то отказывалась работать.
Да, конечно, Уэллс надолго задал моду на «марсиан» среди писателей-фантастов. Но это беллетристика, вольная игра мысли. Хорошо писателям, они могут играть в самые залихватские гипотезы! Ну а ученые стиснуты жесткими рамками, им не до роскоши свободных идей. И при переходе на научный уровень, к фактам, рабочим версиям и теориям, приходилось говорить, что да, обитаемые планеты могут быть — но как-то так, словно сам говорящий не очень в это верит, поскольку наблюдаемая реальность не дает никаких проблесков жизни за пределами Земли. Что более чем странно: эмпирическое исследование в рамках устоявшейся мировоззренческой парадигмы приводит к тому, что бескрайний мир, в общем-то беспросветно мертвый, единственно лишь почему-то на одной из его окраин в нем оказалась крохотная живая планета — необъяснимая случайность, какое-то нелепое беззаконие в закономерном неживом пространстве.