Полное собрание произведений в одном томе

Все это постепенно сместило фокус интереса от астрономии к биологии, и, окончив гимназию, Саша Мартынов поступил на естественный факультет университета, специализировавшись на изучении живого мира.

Великая война не очень отразилась на жизни и работе студента, хотя, конечно, воспринялась досадной помехой. Он продолжал учиться упорно и азартно, чем глубже вникал в тайны живого вещества, тем сильнее сознавал, как много здесь интересного. А наиболее глубокая тайна — проблема происхождения жизни.

Ясно, что между живым и неживым есть некие принципиальные различия. Ясно, что живое сложнее неживого. Но при этом и то и другое состоит из одних и тех же элементов системы Менделеева, стало быть, где-то в глубинной основе мир все же един. Ну и как найти эту грань, по одну сторону которой живое, а по другую неживое? Почему она вообще есть, эта грань, почему она разделила бытие на два этажа?!

В целом студент нашел себя в науке, отыскал свой путь. Он только-только ступил на него, но видел его отчетливо, данный путь уверенно вел его к статьям, трактатам, монографиям, ученым степеням…

Но тут вслед за войной грянула революция.

* * *

Мартынов никогда близко не интересовался политикой, довольствуясь, подобно большинству русских интеллигентов того времени, обтекаемо-либеральными взглядами, отчего февральскую революцию абстрактно приветствовал: права, свободы, Россия будет демократической республикой, браво… Но на жизни и работе молодого ученого это поначалу никак не отразилось, он продолжал работать как работал, хотя революция властно вторгалась с улиц в университетские аудитории и лаборатории.

Упоение демократической республикой слиняло быстро. Месяца не прошло, как налаженная, пусть и сильно притиснутая войной жизнь стала разваливаться с невменяемой быстротой. Исчезли полиция, дворники и извозчики, перестали ходить трамваи, магазины вдруг оказались либо разграблены, либо заколочены, а чаще всего и то и другое вместе. Ну и, ясное дело, пропали электричество, отопление, вода, пришлось вспоминать про свечки, печки, ведра с коромыслами…

— Эх, как это мне знакомо! — вздохнул Борисов без всякой ностальгии.

Правда, если он в самое лихолетье отсиделся в вологодской деревне, то Мартынова революция безжалостно выдернула из университета и погнала по России, как перекати-поле.

Его мобилизовали в Красную армию. Не очень разбираясь в научной специфике, зачислили в авиацию, решив, видно, что если образованный, не важно какой, то должен служить в самых «продвинутых» войсках.

Ну и послужил. Был летчиком-наблюдателем, летал в воздушную разведку, бросал на вражеские войска самодельные бомбы и железные стрелы с оперением — ноу-хау Гражданской войны. Попадал под обстрелы с земли и участвовал в воздушных боях с аэропланами белых… Не верится? Сам потом поверить не мог. Он, лабораторный затворник!.. Ничего, воевал и жив остался.

Так пролетели несколько лет, война пошла на убыль. А в двадцать первом году к комиссару их авиаотряда, расквартированного в крупном губернском городе, обратился начальник местной ГубЧК.

— Слушай! — повелительно сказал он. — Получил я тут бумагу от начальства, запрашивают, нет ли на примете ученых определенных специальностей. Географы, химики, ботаники… У тебя в отряде нет ли таких?

Комиссар наморщил лоб, вспоминая. Вспоминалось туго. Вроде нету?.. Жаль, зараза! Отказывать самому влиятельному в городе лицу не хотелось, но…

И вдруг вспомнил!

— Погоди-ка, — обрадованно сказал он. — Как будто есть один. Что-то вроде ботаника как раз, но точнее не скажу. Говорил, что в уни… университете учился, в такие подзорные трубы смотрел маленькие. Ну, знаешь…

— Микроскопы, — важно понял чекист. — Да, кажется, это то, что надо. Давай его ко мне!

Так летнаб Мартынов отбыл в распоряжение ВЧК.

* * *

Нетрудно догадаться, что оказался он в распоряжении спецотдела, где пришелся ко двору. По-новому побежали месяцы и годы, и спустя сколько-то времени он вынужден был признать, что с академической карьерой, по-видимому, покончено. Однако вполне возможным оказалось совершенствоваться в рамках спецотдела. И перед бывшим студентом с новой силой вспыхнула потускневшая за время Гражданской войны мысль: что же все-таки есть жизнь, и главное, как объяснить мертвое безмолвие космоса?!

Не мог он смириться с тем, что мир устроен так несуразно: в необъятном мертвом пространстве абсолютно нелогично вспыхнула и живет одна-единственная крохотная живая точка — планета Земля. Ну не может ведь такого быть!..

И отсюда у него выросло твердое убеждение в том, что в общепринятой картине мира что-то не так. Что-то упущено. Что? А вот на этот вопрос он пока не мог ответить.

Озарение, как ему и положено, пришло счастливым случаем — как «эврика» Архимеда, яблоко Ньютона, сон Менделеева… А именно — в одной из книг академика Вернадского.