Слейтон сумел разговорить и местного первопроходца. Узнал следующее.
Когда он проник туда, настороженный, озирающийся, его чутье ни о чем не сигналило ему: ни о худом, ни о хорошем. Это сильно ободрило волонтера, он вознамерился даже возопить, неистово колотя себя в грудную клетку — обычная здесь форма поднятия духа и победного самовыражения. Однако дальше пошло такое, что всю первобытную гордость снесло без следа.
Вдруг резко дунул холодный ветер. Тревожно зашумели листья.
Предчувствие как пикой ткнуло в грудь. Сердце томительно сжалось… Герой притих, затаился, как нередко случалось на охоте.
И правильно сделал.
Еще порыв ветра, сильнее прежнего. И теперь уже самый настоящий страх, беспричинный, но разом выбивший из души все — не то что глупое чванство, но просто какой-никакой рассудок, охотника облило ужасом, прибило к земле, а время как-то незнакомо зачудило, точно в нем не стало ни прошлого, ни будущего, а точно все сразу, что-то такое, чего неандертальским разумом объять было нельзя. И в этом «всем сразу» как бы из ничего, из ветра и ужаса возникла летучая фигура, похожая и непохожая на человека.
Рассказывая и заново переживая все это, дикарь возбудился. Сжимал кулаки, скрежетал зубами, слова швырял отрывисто, будто харкал ими. А Слейтон слушал и поражался: ну откуда у этого пещерного типа такой дар?! Он описывал своими словами-обрывками сложные вещи, а Слейтон как наяву это видел: полупрозрачная фигура, в полупрозрачном, но несомненно темном балахоне, с капюшоном, скрывавшим лицо, — охотник лишь необъяснимо как успел увидеть горящие багровым огнем глаза.
Призрак пролетел поперек долины слева направо, вызвав у наблюдателя трепет и опять же необъяснимую уверенность, что это лишь начало призрачного концерта. Несколько таких же летучих демонов ментально уже здесь, им осталось лишь возникнуть, обрести видимые формы. И удивительно, но эта мысль вызвала облегчение: ага, значит, этот безмолвный дух появился тут не за ним, у них, гадов, тут какие-то свои дела, ну и пес с ними!..
Не успел он так подумать, как призрак замер.
Какое-то мгновенье — ничтожное и чудовищно огромное — он был неподвижен. Но затем стал медленно поворачиваться в сторону человека, словно угадал присутствие постороннего в своих владениях.
Адские глаза еще не показались из-под капюшона, когда оцепеневший от ужаса охотник чудовищным усилием воли сбросил оторопь и пустился со всех ног прочь.
Несся, ни жив ни мертв, потом вспомнить не мог, как очутился на том самом берегу, границе, через которую не смели ступать динозавры. Тут он опасливо оглянулся.
Никого.
Жив!
Дикая радость охватила всего, чуть не обожгла — у дикарей такие перебросы эмоций обычное дело. Пустился в лютый пляс, бешено орал, бил себя в грудь, корчил зверские рожи. Победитель призраков, ясное дело! Наскакавшись вволю, воинственно попер домой, то есть в пещерный жилой комплекс.
Отдохнув, пожрав и поспав, он занялся самоанализом и понял, что не угомонился. Дух конкистадорства властно потянул его туда, в Долину. Решил сходить, взяв напарника.
Выбрал молодого, здоровенного, но дурака — самое то. Объяснять ничего не стал — просто пошли со мной, и все. Тот балбес пошел.
Опять же поначалу там ничего такого не было. Однако уже после нескольких первых шагов молодой стал дрожать — чутье сработало.
— Тут это… — забормотал он. — Тут не то… Слышь! Не то… Айда отсюда!
— Тихо! — сурово цыкнул старший. — Дурак! Заткнись! Идем.
Тот поплелся, но стал трястись пуще прежнего.
Старший, сказать правду, сам сильно дрейфил, чутье у него было развито еще лучше. Но смутно осознаваемое самолюбие толкало вперед. Страх сжимал душу — и на сей раз, что странно, он как бы подымался от земли, втекал в тело снизу… чего в прошлый раз не было.
Он не успел еще осознать этого, как юный помощник взвизгнул дурным голосом:
— А! Глянь! Глянь! О-о!
Старшой глянул — и обомлел.
Земля под ногами точно распадалась. Не то чтобы она пошла трещинами и не то чтобы проваливалась. Она именно распадалась, исчезала, таяла, как в дурном сне… А хотя, что там! Жизнь, сон — все едино.
Так вот, земля разверзалась, и в пустоте угадывались ужасные, бездонные глубины — их бездонность переживалась не внешне, а внутренне, самой сердцевиной души, именно туда попадал и корчил душу ужас преисподней, вечного небытия.
Конечно, неандертальцы не могли этого осознать. Но пережили они это всем нутром, неведомая злая сила схватила их и стала выворачивать наизнанку.
И это было не все.
Из бездны отчетливо глянул тот самый багровый взгляд. Два мертво горящих глаза, нацеленные прямо на людей.
— Ой-е! — взвыл уже старший. — Бежим!
Скорей!
И рванул так, что почудилось: летит!
Сзади донесся отчаянный вопль молодого, но бегущий — летящий! — даже не обернулся. Ветер свистел в ушах, глаза не разбирали ничего: бежать, спастись! — вот это есть, а прочее начисто исчезло из мира. Так и несся, пока не выбился из сил.