Полное собрание произведений в одном томе

И вновь убежал черт-те куда, на сей раз в другую сторону, даже заплутал от шока, хотя окрестности знал как пять своих пальцев. Ну да, поплутал, и вышел, и вернулся без происшествий, в пути более-менее успокоясь.

Сказал, что с напарником они разделились: один пошел налево, другой направо… Не вернулся еще? Хм. Ну, вернется. А я жрать пошел!

Тот, понятно, не вернулся. Простое дело в этой жизни! Через месяц уже о парне почти не вспоминали. Но охотник помнил. И Слейтону потом признался. Что сталось с тем молодым? Ну, надо полагать, провалился к кошмарным обитателям бездонных глубин, где и пропал.

Вождь не стал ругать неандертальца, бросившего товарища. Ну что с такого взять?.. К тому же, говорил он, как умел, конечно, горячо, искренне, видно было, что он и сейчас прямо-таки видит перед собой тот взор из бездны.

Слейтон прекрасно его понял. Конечно, вмиг вспомнил свои собственные видения там, в Африке, на границе миров: огненные глаза, светящиеся в ночи… мысленно поразился сходству и несходству этих картин. И понял: ни за что он не отступится, обязательно пойдет туда.

* * *

И это случилось. Не сразу, но случилось. Обязанности президента не позволили вот так все бросить и идти по своему хотению. Выбрал время и отправился, прихватив с собой все того же охотника, можно сказать, старожила Долины. Видел, что тому страшно, но играет в нем вот это отчаянное, трапперское, ковбойское, казачье… и оно взяло верх. Он начал яростно молоть языком, какой он молодец, как одного зверя завалил, и другого, и такого, и этакого… Вождь этой похвальбе препятствовать не стал.

Племени сказали, что просто пошли на охоту. Вооружились дубинами — все-таки лучше, чем ничего, а кроме того, Слейтон молча возлагал надежды на фортуну, которая до сих пор в целом к нему была благосклонна.

Добрались благополучно.

— Вот, — забормотал провожатый, — вот тут…

Остановились. Задор с неандертальца заметно слетел.

Был полдень, солнце заливало долину ярким светом, тень почти исчезла.

— Со мной пойдешь? — спросил Слейтон.

Тот кивнул, уже начиная дрожать, и пошел было… но через минуту сдался, слезливо сознавшись, что дальше идти не в силах.

— Нет, президент… Страшно! Там пропасть. Духи зла! Страшно… Не могу. Не ходи! Страшно!

— Черт с тобой, — сквозь зубы произнес Слейтон. — Будь здесь. А я иду.

И пошел, слыша сзади плаксивые бормотания и причитания. Двигался с оглядкой, очень осторожно, памятуя о распадающейся земле. И психологически, в общем, он был готов ко всему.

Однако ничего не происходило. Царил над миром лучезарный день, тепло пахло цветущим лесным разнотравьем — незнакомо, но чудесно… Пугающих предчувствий ни малейших не было. Слейтон почувствовал уверенность и зашагал быстрей.

Долина делала поворот вправо. Слейтон еще прибавил шаг, повернул вправо…

И застыл.

Можно даже сказать, окаменел.

Метрах в трехстах-четырехстах прямо по курсу стояло здание.

Это было нечто вроде средневекового замка, но слишком странновато-вычурное, порождение не по-хорошему прихотливой фантазии, с тягой в сторону декадентства: слишком уж тонкие, прямо-таки карандашные башни, чрезвычайно узкие стрельчатые окна, где не видно ни малейших признаков жизни…

Чем дольше он стоял и смотрел, тем больше охватывало его необъяснимое чувство. Тоска, тревога?.. Нет. Близкие слова, но не те. А какие те — он не знал.

И неожиданно для себя развернулся и поспешил назад.

Напарник, ни жив ни мертв остававшийся на том месте, где они расстались, обрадовался возвращению предводителя так, что ни слов, ни жестов ему не хватило, он и ревел от счастья, и норовил в ноги повалиться, и спешил уверить, что всегда считал своего президента величайшим магом… Слейтон на это реагировал сурово, но милостиво, как подобает вождю.

По пути домой ему пришла в голову занятная мысль. Он спросил: а не видел ли когда-либо охотник вот такую-то штуку… и попытался, как сумел, описать замок.

Видимо, сумел плохо. По изумленному рыжебородому лицу ясно было, что слушатель ни черта не понял. Пришлось расспросы прекратить, хотя Слейтон задумал подступить к проблеме с другой стороны. Он решил изобразить увиденное.

Эти охламоны за сотни поколений умудрились распознать среди окружающих объектов мягкий минерал типа графита, им можно было рисовать на стенах пещеры, что они с упоением и делали, подтверждая истину не о хлебе едином, коим жив человек. Имелось даже у них нечто вроде «рисовальных досок»: сравнительно гладко обработанные каменными рубилами участки стен. Вот на одном из таких «холстов» Слейтон и попытался изобразить замок.

К собственному удивлению, получилось неплохо, во всяком случае, куда лучше, чем он ожидал. Нарисовал, спросил — что это? На что похоже?.. Племя изумленно толклось вокруг рисунка подобно тому, как обитатели XX века взирают на творения сюрреалистов, и все дружно заявили, что никогда ничего подобного не видели. Смотрели, правда, с восхищением, цыкали, причмокивали, головами качали, опять же подтверждая концепцию о врожденности эстетической «опции» в психике человека.