– Дело не в дружбе и не в доверии. Дело в том, что пока тебя не было, я оплачивал счета из собственного кармана, а теперь мне нужны деньги, и тебе придется их отдать.
– У меня их нет.
– Есть, – возразил я. – Деньги лежат в кассе, и ты можешь мне заплатить.
– Мне самому нужны эти деньги, – сказал он. – Ты понятия не имеешь, сколько у меня расходов.
– Я торчал здесь, пока ты был в Испании, и ты разрешил мне платить за все, по всем местным счетам. Ты не присылал денег, и я отдал больше шести сотен собственных песо, а теперь они мне нужны, и ты мне их вернешь.
– Скоро верну, – пообещал он. – Но сейчас мне очень нужны деньги.
– Зачем?
– На личные дела.
– Так верни мне хотя бы часть.
– Не могу, – сказал он. – Мне очень нужны деньги. Но скоро верну.
В Испании он провел всего два боя – там его невзлюбили, сразу поняли, что он за фрукт. Он заказал семь новых борцовских костюмов, и тут его натура проявилась во всей красе: он так паршиво их упаковал, что на обратном пути четыре костюма испортила морская вода, и теперь их нельзя было надеть.
– Боже мой! – сказал я ему. – Ты отправился в Испанию, проторчал там весь сезон и дрался всего два раза. Ты потратил все деньги, что взял с собой, на тряпки, а потом их испортила морская вода, и теперь ты даже не можешь их надеть. Вот как ты провел сезон, а теперь лопочешь что-то о личных делах. Отдай мне деньги, и я уйду.
– Ты мне нужен, – ответил он, – и я тебе заплачу. Но сейчас мне нужны деньги.
– Чтобы заплатить за могилу матери? – спросил я.
– Я рад тому, что случилось с моей матерью, – сказал он. – Тебе не понять.
– И слава богу, что не понять, – сказал я. – Верни деньги, или я сам заберу их из кассы.
– Теперь я буду за ней присматривать, – ответил он.
– Ну уж нет, – сказал я.
В тот же день он притащил ко мне бродягу, какого-то нищего парня из своего родного городка, и сказал:
– Моему
Понимаете, это был обычный бродяга, нищеброд, которого он никогда прежде не видел, но это был его земляк, и он хотел проявить себя великим щедрым матадором.
– Дай ему пятьдесят песо из кассы, – велел он.
– Ты только что заявил, что у тебя нет для меня денег, – сказал я. – А теперь хочешь, чтобы я дал пятьдесят песо этому оборванцу?
– Это мой земляк, – ответил он. – И у него беда.
– Ах ты сволочь, – сказал я и швырнул ему ключ от кассы. – Сам давай. Я уезжаю в город.
– Не сердись, – сказал он. – Я тебе заплачу.
Я вывел машину, чтобы ехать в город. Это была его машина, но он знал, что я лучше вожу. Все, что он делал, я мог сделать лучше. И он это понимал. Он даже не умел читать и писать. Я собирался повидаться кое с кем и разузнать, как заставить его заплатить мне. Он вышел во двор и сказал:
– Я поеду с тобой, и я тебе заплачу. Мы добрые друзья. Ни к чему ссориться.
Мы поехали в город, я вел машину. Когда мы почти добрались, он достал двадцать песо.
– Вот деньги.
– Безродный сучонок, – сказал я ему, а потом объяснил, что он может сделать с этими деньгами. – Ты отдал пятьдесят песо тому бродяге, а теперь суешь мне двадцать, хотя должен шесть сотен. Я не возьму у тебя ни сентаво. Сам знаешь, куда их засунуть.
Я выскочил из машины с пустыми карманами, понятия не имея, где буду ночевать. Позже вместе с приятелем я забрал вещи из его дома. И ни разу не говорил с ним до этого года. Я встретил его с тремя дружками вечером, по пути в кинотеатр «Кальяо» на Гран-Виа в Мадриде. Он протянул мне руку.
– Роджер, старина, здравствуй, – сказал он. – Как ты? Говорят, ты распускаешь про меня слухи. Несправедливые.
– Я всего лишь говорю, что у тебя не было матери, – ответил я. В испанском языке это самое ужасное оскорбление.
– Верно, – согласился он. – Моя бедная мать умерла, когда я был таким юным, что можно сказать, будто у меня ее не было. Это очень печально.
Красавчики – они такие. Их ничем не проймешь. Вообще ничем. Они тратят деньги на себя и на всякую мишуру, но никогда не платят. Попробуй заставь их заплатить. Я сказал ему, что́ думаю о нем, прямо там, на Гран-Виа, перед его дружками, но он по-прежнему разговаривает со мной при встречах, будто я его друг. Что за кровь у него в жилах?
Пишет читательница
Она сидела у себя в спальне за столиком, разложив перед собой газету, и только изредка поглядывала в окно на падающий снег, который сразу же таял, ложась на крышу. Она писала вот это письмо – писала набело, не видя необходимости что-либо вычеркивать или исправлять.