Полное собрание рассказов

Американка похвалила дорожное пальто моей жены, – оказалось, что она уже лет двадцать заказывает платье в том же самом ателье на улице Сент-Оноре. У них есть ее мерка, и знакомая vendeuse[49], которая знает ее вкус, подбирает ей платья и посылает их в Америку. Посылки приходят в почтовое отделение недалеко от ее дома, в центре Нью-Йорка. В почтовом отделении их вскрывают для оценки, пошлина не очень высокая, потому что платья всегда простые, без золотого шитья, без отделки, и не кажутся дорогими. До теперешней vendeuse Терезы была другая vendeuse, Амели. Их было всего две – за все двадцать лет. Couturier[50] оставался все время один и тот же. А вот цены повысились. Хотя при нынешнем курсе это не важно. Теперь у них есть мерка ее дочери. Она уже совсем взрослая, и мерку едва ли придется менять.

Поезд подходил к Парижу. Укрепления сровняли с землей, но трава здесь так и не выросла. На путях стояло много вагонов: коричневые деревянные вагоны-рестораны и коричневые деревянные спальные вагоны, которые в пять часов вечера отправятся в Италию, если поезд по-прежнему отходит в пять; на этих вагонах были таблички: «Париж – Рим»; и вагоны пригородного сообщения, с сиденьями на крышах, которые дважды в день бывают переполнены, если все осталось по-старому; мимо мелькали белые стены домов и бесчисленные окна. Все было словно натощак.

– Американцы – самые лучшие мужья, – говорила американка моей жене. Я снимал чемоданы. – Только за американцев и стоит выходить замуж.

– А давно вы уехали из Веве? – спросила моя жена.

– Осенью будет два года. Вот я и везу канарейку ей в подарок.

– А этот молодой человек был швейцарец?

– Да, – ответила американка. – Из очень хорошей семьи. Будущий инженер. Они там и познакомились, в Веве. Подолгу гуляли вместе.

– Я знаю Веве, – сказала моя жена. – Мы провели там медовый месяц.

– Неужели? Надо думать, это было чудесно. Мне, конечно, и в голову не приходило, что она может в него влюбиться.

– Веве чудесное место, – сказала моя жена.

– Да, – сказала американка. – Не правда ли? Где вы там останавливались?

– Мы жили в «Трех коронах», – сказала моя жена.

– Хороший старый отель, – сказала американка.

– Да, – сказала моя жена. – У нас была очень хорошая комната, и осенью там было чудесно.

– Вы были там осенью?

– Да, – сказала моя жена.

Мы проезжали мимо трех вагонов, которые попали в крушение. Стенки вагонов были разворочены, крыши смяты.

– Посмотрите, – сказал я, – здесь было крушение.

Американка взглянула в окно и увидела последний вагон.

– Именно этого я и боялась всю ночь, – сказала она. – У меня бывают иногда ужасные предчувствия. Никогда больше не поеду ночным экспрессом. Должны же быть другие удобные поезда, которые ходят не так быстро.

Тут поезд вошел под навес Лионского вокзала, остановился, и к окнам подбежали носильщики. Я передал чемоданы в окно, мы вышли на тускло освещенную длинную платформу, и американка вверила свою особу попечениям одного из трех агентов Кука, который сказал ей:

– Одну минуту, мадам, я найду вашу фамилию в списке.

Подкатив тележку, носильщик нагрузил на нее багаж, и мы простились с американкой, чью фамилию агент Кука уже отыскал в ворохе отпечатанных на машинке листков и, отыскав, сунул листки в карман.

Мы пошли за носильщиком с тележкой по длинной асфальтовой платформе вдоль поезда. В конце платформы, у выхода, контролер отбирал билеты.

Мы возвращались в Париж, чтобы начать процесс о разводе.

Альпийская идиллия

Жарко было спускаться в долину даже ранним утром. Лыжи у нас на плечах оттаивали и сохли на солнце. Весна еще только начиналась в долине, но солнце уже сильно припекало. Мы шли по дороге в Голотурп, нагруженные лыжами и рюкзаками. На кладбище, мимо которого мы проходили, только что кончились похороны. Я сказал «Grüss Gott»[51] пастору, когда он, уходя с кладбища, поравнялся с нами. Пастор поклонился.

– Странно, что пасторы никогда не отвечают, – сказал Джон.

– Я думал, ему будет приятно сказать «Grüss Gott».

– Они никогда не отвечают, – сказал Джон.

Мы остановились посреди дороги и смотрели, как церковный сторож засыпает свежую могилу. Тут же стоял чернобородый крестьянин в высоких кожаных сапогах. Сторож перестал работать и выпрямился. Крестьянин в высоких сапогах взял заступ из рук сторожа и стал засыпать могилу, разравнивая землю, как разравнивают навоз на грядках. Майское утро было так ясно и солнечно, что свежая могила казалась нелепой. Не верилось, что кто-то мог умереть.

– Вообрази, что тебя хоронят в такое утро, – сказал я Джону.

– Хорошего мало.

– Ну, – сказал я, – пока что этого не требуется.