Полное собрание рассказов

Она рассеянно стучала ногтем по стеклу банки, в которой несколько рыбок, будто вырезанных из апельсинной корки, пучили глаза, изредка вспыхивая золотистыми плавниками, когда дверь бесшумно открылась и на пороге появился Шок – цилиндр набекрень, каштановая прядь над бровью, – и держал он на руках чью‐то скрюченную фигурку.

– Принес, – со вздохом сказал фокусник.

Нора быстро подумала: ребенок… найденный… подобрал… – Темные глаза ее повлажнели, как будто дохнул кто‐то на них, – и дымчатый румянец выступил на тусклых скулах.

– Усыновить придется… – тихо проговорил Шок, который выжидательно застыл в дверях.

Фигурка вдруг ожила, забормотала, стала стыдливо царапать обеими ручками по крахмальной груди фокусника. Нора взглянула на маленькие ботинки в замшевых гетрах и мгновенно вспомнила про то, что муж выступает вместе с каким‐то карликом. Ощутила быструю дрожь злобы.

– Меня не так‐то легко провести, – сказала она, усмехнувшись в нос.

Фокусник укоризненно взглянул на нее; затем опустил Фреда на плюшевый диван, накрыл его с головой пледом.

– Акробат потрепал, – объяснил Шок и не мог не прибавить: – Гирей хватил. По самому животишке.

И Нора, болезненно сердобольная, как многие бездетные женщины, почувствовала такую жалость, что чуть не расплакалась. Она принялась нянчиться с карликом, накормила, дала портвейну, душистым спиртом натерла ему лоб, виски, детские впадины за ушами.

На следующий день Фред проснулся спозаранку, сполз с плюшевого дивана, без труда отыскал туалетную комнату, хотя впервые был в этом доме, и, пофыркав в горячей воде, вернулся в гостиную, поговорил с золотыми рыбками и потом, тихо чихнув, примостился, как мальчик, на широком подоконнике.

Тающий прелестный туман омывал серые крыши. Где‐то вдали открылось чердачное окно, и стекло поймало блеск солнца. Свежо и нежно пропел автомобильный рожок.

Фред думал о вчерашнем. Странно спутывались смеющиеся голоса акробаток и прикосновения душистых, холодных рук госпожи Шок. Его сначала обидели, потом приласкали, – а был он очень привязчивый, очень пылкий карлик. Помечтал о том, что когда‐нибудь спасет Нору от сильного грубого человека, вроде того француза в серебряных блестках. Некстати вспомнилась ему пятнадцатилетняя карлица, с которой он где‐то выступал вместе. Карлица была востроносая, больная, злющая, и пахло от нее чем‐то кисленьким. Публике ее представляли как невесту Фреда, и он, вздрагивая от отвращения, должен был танцевать с нею тесный танго. Чувствовал себя маленьким животным, которого можно унижать как угодно.

Опять одиноко пропел и пронесся рожок. Туман над нежной лондонской пустыней наливался солнцем.

К восьми часам комнаты ожили: фокусник, рассеянно улыбаясь, ушел из дома, а куда – неизвестно; запахло в столовой жареным салом, лежащим прозрачными ломтиками под горячими пузырями яичницы, и – небрежно причесанная, в халате, расшитом парчовыми подсолнухами, – появилась госпожа Шок.

После завтрака она угостила молчаливого Фреда пахучей папиросой, кончик которой был обтянут алым лепестком вместо мундштука, – и, прикрыв глаза, заставила его рассказывать, как живется ему.

В таких случаях голосок Фреда становился чуть басистее, говорил он медленно, подбирая тщательно слова, и эта неожиданная степенность слога, странно сказать, шла к нему. Наклонив голову, сосредоточенный и упругий, он бочком сидел у ног Норы, которая полулежала на плюшевом диване, обнажив острые локти заломленных рук. Карлик, досказав свое, умолк, но все еще поворачивал туда-сюда ладошку, словно продолжал тихо говорить. Его черный пиджачок, наклоненное лицо, мясистый носик, желтые волосы и пробор до макушки неясно умиляли Нору. Щуря продолговатые, темные глаза, она старалась представить себе, что это сидит не карлик, а ее несуществующий сын, и рассказывает, как его обижают в школе. Протянув руку, Нора легко погладила его по голове, и в то же мгновение, по непонятному сочетанию мыслей, ей померещилось другое – мстительное и любопытное.

Почувствовав у себя в волосах трепетанье звонких пальцев, карлик застыл и вдруг начал молча и быстро облизываться. Скосив глаза в сторону, он не мог оторвать взгляда от изумрудного помпона на туфле госпожи Шок. Этот цвет почему‐то напоминал ему акробаток.

Нора засмеялась, чуть стуча зубами. Мир качнулся, как будто повернул кто‐то створку зеркала.

5

В этот сизый и солнечный августовский день Лондон был особенно прекрасен. Легкое, праздничное небо отражалось в гладких потоках асфальта, румяным лаком пылали почтовые тумбы на углах, в гобеленовой зелени парка прокатывал блеск и шелест автомобилей, – весь город искрился, дышал млеющей теплотой, – и только внизу, на платформах подземных дорог, было прохладно и пусто.