– Для пищеварения… Капли такие… – объяснил он. Волна задумчивости прошла по его лицу.
Нора звякнула пальцами.
– Лжешь. Как всегда. У тебя отличный желудок.
Фокусник тихо засмеялся. От смеха бледные его глаза становились все больше и больше.
Замолк; деловито кашлянул и одним глотком осушил рюмку.
– Да ешь же, – сказала Нора, – остынет…
Злорадно подумала: «Ах, если б ты знал!.. Никогда не узнаешь. Это теперь моя сила».
Фокусник сперва ел молча, потом поморщился, отодвинул тарелку и заговорил. Как обычно, глядел он не прямо на жену, а чуть повыше ее, и голос был певуч и мягок. Рассказывал, как сегодня побывал он у короля в Виндзоре, куда пригласили его развлекать маленьких герцогов в бархатных куртках и кружевных воротниках. Рассказывал живописно и легко, передразнивая виденных лиц, посмеивался, чуть вбок наклоняя голову.
– Я выпустил стаю белых голубей из цилиндра, – рассказывал он.
«А у карлика были потные ручки, – и ты все врешь», – мысленно вставила Нора.
– …И, знаешь, эти самые голуби стали летать вокруг королевы. Приняли ее за колокольню. Она такая высокая, плоские ноги, вдоль юбки ряд костяных пуговиц. С учтивой улыбкой отмахивалась от моих голубей…
Фокусник встал, пошатнулся. Легко оперся двумя пальцами об край стола.
Проговорил, словно доканчивая свой рассказ:
– Мне нехорошо, Нора. Я выпил яду. Ты не должна была мне изменять.
Горло его надулось, он быстро прижал платок к губам и боком, неловко сгибая ноги, вышел из комнаты.
Нора стремительно поднялась, смахнув янтарями долгого ожерелья серебряный нож с тарелки. В сердце влетели жалость и ужас. И тот час же холодно блеснула мысль: «Да ведь он это все нарочно! Хочет перепугать, помучить меня… Не поддамся!» – Тяжелая, жадная злоба овладела ею. Досадно ей было, что Шок так просто разгадал ее тайну, – и теперь Нора решила все высказать, крикнуть, что ненавидит его, презирает неистово, что он не человек, а резиновый призрак, что жить с ним дольше она не в силах, что…
Фокусник сидел на постели, сгорбившись и мучительно стиснув зубы, но попытался улыбнуться, когда Нора как жаркий ветер хлынула в спальню. На лбу у него блестел бисерный пот.
Нора подлетела, стала, – и вся брызнула торжествующим смехом…
– Так и поверю, так и поверю!.. – шелестела, захлебывалась она. – Нет! Кончено! И я умею обманывать… Ты гадок мне, ах, ты смешон своими неудачными фокусами…
Задохнувшись, прошлась по комнате…
– Я уйду от тебя… сегодня же… с карликом, с чортом, с кем угодно. Кончено!..
И расхохоталась опять, не глядя на мужа, который все растерянно улыбался, и, стараясь подняться, шаркал подошвой по ковру, вздрагивая плечом.
Нора замолкла, придумывая, что еще крикнуть оскорбительного.
– Не надо… Если что… прости меня… – с трудом выдохнул Шок.
Она круто обернулась, лязгнув ожерельем. Увидела: жила вздулась на лбу у него, он скорчился, заклокотал, потряхивая потной прядью волос, – и платок, который он судорожно придавил ко рту, набух бурой кровью.
– Перестань дурака валять!.. – топнула каблуком Нора.
Он выпрямился, бледный как воск, отшвырнул от себя платок:
– Постой, Нора… Ты не понимаешь… Это мой последний фокус… Больше не буду…
Снова исказилось его страшное, лоснистое лицо. Он закачался; опустился на постель; откинул голову.
Нора подошла, сдвинув брови в смутной тревоге. Шок лежал, закрыв глаза. Скрипел стиснутыми зубами. Спереди к рубашке прилипли красноватые комки.
Он распахнул ресницы. Туманно глянул, как бы не узнавая жены, – и вдруг узнал, и в глазах его мелькнул влажный луч бесконечной нежности и страданья.
И мгновенно Нора поняла, что она любит его больше всего на свете, – и ужас и жалость вихрем обдали ее: она закружилась по комнате, для чего‐то налила воды в стакан, оставила его на рукомойнике, опять подлетела к мужу, который привстал и, прижав край простыни к губам, вздрагивал, ухал, выпучив бессмысленные, уже отуманенные смертью глаза. Тогда она звонко всплеснула руками, метнулась в соседнюю комнату, где был телефон, долго шатала вилку, спутала номер, позвонила сызнова, со стоном дыша и стуча кулаком по столику, – и, когда наконец донесся голос доктора, крикнула, что муж отравился, умирает, бурно зарыдала в трубку и, забыв повесить ее, кинулась обратно в спальню.
Фокусник, светлый и гладкий, в белом жилете, в черных чеканных штанах, стоял перед зеркалом и, расставив локти, осторожно завязывал галстух. Увидя в зеркале Нору, он, не оборачиваясь, рассеянно улыбнулся ей и, тихо посвистывая, продолжал теребить прозрачными пальцами черные шелковые углы.