То есть официозная филология перестаралась. Ее варево сделалось несъедобным. В частности, книга А. А. Зимина возникла из-за того, что он буквально отравился статьями сборника «„Слово о полку Игореве“ – памятник XII века» (1962 год). И вздумал – исключительно чтобы очистить организм – прокипятить массу недобросовестных утверждений на огне исторической критики. Он был историк, не филолог, сунулся в чужой монастырь, себе на беду.
Верней, на полбеды. Настоящая беда – хотя и победа, – что он, установив факты, не остановился, а пошел в ту сторону, куда они вели, как следы. И пришел в XVIII век.
Хотя это всего лишь общий знаменатель длинного ряда т. н.
Так вот, представьте себе: вывод – это такая вещь, которую нигде не добудешь. Не украдешь, не купишь, не найдешь. Вывод обязательно нужно сделать – например, как прыжок со льдины на льдину на быстрой реке. То есть мышление – страшно рискованное занятие, связанное с экстремальными переживаниями. Доставляющими, соответственно, ни с чем не сравнимый кайф.
Что до фактов – их тут сотни. А. А. Зимин строит их попарно в колонну. Пара за парой вступает в круг ума и задает какую-нибудь задачу, как все равно маленький двухголовый сфинкс. Ум должен найти ответ или погибнуть. (То есть сдаться, но это одно и то же.) Он побеждает.
Вот какая книга. Вот что бывает, если какой-нибудь предмет овладевает мыслью всецело. Человек, в голове которого что-то такое случилось, иногда впадает в состояние, называемое гениальностью. Как правило – ненадолго, увы. Но все равно – незабываемое, должно быть, счастье.
Лично я уверен, что А. А. Зимин ни о чем не пожалел. Хотя, овладей его мыслью тогда, в 1962 году, ракетное, предположим, топливо (или реакция термоядерного взрыва), – такая ли карьера его ждала.
Но получилось, что он напал на режимный объект. Охраняемый, как «Тихий Дон», как труп Ленина, – спецназом: сплошь академики, доктора, не считая кандидатов. На плечах топорики держат.
Устроили научную дискуссию: пришили идеологическую диверсию, препоручили участь злоумышленника светским властям. Книжку, однако ж, истребили не полностью: экземпляра два или три заперли в сейф и выдавали академикам и докторам по первому требованию, хотя и под расписку. Чтобы им было чем вдохновляться. Наука приняла с тех пор такое направление: производила главным образом антитезисы и контраргументы, насыпая как бы курган на воображаемой могиле неупоминаемого врага.
Тем не менее он оставался физически жив, юридически свободен. Ему только вогнали в глотку, как Чаадаеву, пожизненный кляп. А читать – читал, и писать – не для печати, разумеется, – писал. И книга его росла. И стала вдвое толще. И вот – через двадцать шесть лет после смерти автора – она перед вами.
Высказываться по существу сюжета мне не пристало, вникайте сами. Это действительно не так легко: А. А. Зимин пишет без красот и не улыбаясь.
Но еще трудней понимать его изничтожителей – видимо, уровень слишком высок.
Вот что бы вы ответили Авторитету № 1 на такое, например, соображение в пользу древности «Слова о полку…»: «даже такая деталь, как упоминание в „Слове“ красных (то есть красивых) девушек половецких, находит себе подтверждение у Низами в его поэме „Искандер-Намэ“, где восхваляется красота половчанок»?
Другой бы (скажем, я) на месте А. А. Зимина заметался в испуге, а он возражает, как отгоняет комара:
«Назвать половчанок красавицами мог, конечно, писатель любого времени, а не обязательно современник похода Игоря 1185 г.».
Звучит слишком сухо. Слишком, знаете ли, непочтительно.
А вот он перехватывает подачу: отчего это автор «Слова», обращаясь ко Всеволоду Большое Гнездо (владимиро-суздальскому князю), пишет: