Полное собрание рецензий

«Так, например, короткополая одежда свахи имеет общее для всех российских губерний название – душегрея. На Русском Севере она обычно безрукавная, а в других губерниях может быть с рукавами, воротниками, завязками, пуговицами и т. д. Безотносительно к особенностям кроя, а только по длине, душегрея имеет различные местные названия: шушун, шушпан, шугай, кацавейка.

Исходя из того, что Федотов жил лишь в Москве и Петербурге и нет свидетельств, что он бывал за пределами этих губерний, в некоторых своих работах я предлагала считать парчовую кофту свахи кацавейкой – именно это название появилось в русском языке в 1830–1840-х годах, прежде всего в Петербурге, как это явствует из мемуарных свидетельств и художественной прозы (словарями „кацавейка“ была зафиксирована только в начале XX века). Шугай же, упомянутый Федотовым, во всех этимологических исследованиях дается как название, употребляемое в Олонецком крае. Еще только предстоит выявить мотивацию художника, употребившего не общерусское название, а местное, диалектное слово».

А? Прелесть-то какая. Какая основательность и строгость. Какая – во всех смыслах – чистота науки. Есть картина «Сватовство майора», и есть ее авторская стихотворная, так сказать, копия – «Рацея». В живописном тексте (термин восхитительно глубокий) на такой-то тетке – несомненная кацавейка. В литературном – неубедительный диалектный шугай. Предстоит, как видите, выявить мотивацию обмолвки – спорим на что хотите, будет сделано все возможное: нельзя же истину оставить так – зябнущей в ожидании торжества.

Полтораста таких – и лучше – страниц; на каждой (буквально на каждой) несколько бесценных сведений из истории одежды, мебели, утвари. Вот на полотне Федотова мы видим вещь; конечно, это иллюзия: просто размазана капля-другая масляной краски; вещь ушла из родного вещества, сохранив одну только видимость, и стала в таком-то пространстве означать то-то и то-то поверх смысла, теплившегося в таких, как она, когда они бытовали. Когда стоили денег (таких-то), использовались (способом вот каким) и вообще отвечали потребностям, вбирая в себя испарения человеческого времени.

А вот как устраивалась эта прическа. А вот как застегивался сюртук. И действие происходит в этой самой комнате потому-то: замечаете, какие обои? А свеча горит вот зачем. А под воздушным бальным платьем – 30 кг нижних юбок, и грациозно в нем двигаться надо было уметь.

«Особо необходимо отметить, что декольтированные наряды исключали ношение нательного (крестильного) креста. Выражение „расхристанный“ означало, что одежда находится в беспорядке, – раз виден нательный крест. Это было допустимо только для юродивых и нищенствующих. С заимствованием европейского костюма русские женщины, надевая открытые по моде платья, снимали крест. Чересчур набожные находили выход в „тур ля горже“ (ленте, бархотке или кружевной оборке) с длинными концами, спадающими на грудь…»

В общем, я не в силах описать завлекательность этой книги, всю полноту ее внутренней жизни. И вы можете подумать, что Раиса Кирсанова просто пришпиливает к экспонатам этикетки. А на самом деле она вставляет в изображение заводной ключик, и – танцуют все! И разговаривают друг с дружкой – например, шляпа, брошенная на пол, с палочкой сургуча, лежащей на комоде, – разборчиво. Все вместе послушно исполняя желание старинного живописца – быть понятым как следует.