Пиротехническая выдумка «Paradiso» целиком устремлена к общественным празднествам и фейерверкам Возрождения. О световых эффектах «Рая» (напр., Par. XXVII, 10–15) см. коммент. к Основной редакции, гл. IX. Ср.: «Б. С. (Кузин. — Л. С., Г. Л.) <...> любил музыку Баха, особенно одну инвенцию, исполняемую на духовых инструментах и взвивающуюся кверху, как готический фейерверк» («Путешествие в Армению», гл. Москва). В этих двух, близких по времени, местах, есть некоторое противоречие: в «Путешествии в Армению» М. соотносит фейерверки со средневековьем (готический фейерверк), а в «Разговоре» — с Возрождением. Трудно сказать, называет ли М. здесь «Возрождением» время Данте (в соответствии с традицией, которая возобладала в советском литературоведении) или же времена, отстоящие от Данте на 100–200 лет (тогда слово устремлена получает временной смысл направленности в будущее, об этом свойстве Данте М. неоднократно упоминает в «Разговоре»). Фейерверки проникают в Европу уже в XIII; в хрониках XIV в. упоминаются фейерверки (fuochi d’artificio) во Флоренции на Иванов день и Вознесение (M. Jona. Pirotecnia // Enciclopedia Italiana, vol. XVII, Roma, 1935, pp. 380–384), но развитая культура фейерверков ассоциируется именно с Возрождением и его народными гуляниями. Описание Римских и Венецианских карнавалов (на первой неделе Великого поста, т. е. на масленицу) — очень распространенный сюжет от Гофмана до Бахтина и Феллини, в особенности в путевых очерках и в письмах из Италии. Ср. в частности в письме Гоголя сестрам от 28 апреля 1838: «В последний вечер, который называется Moccolotti, гасят масленицу, т. е. везде, во всех окнах, показываются огни. Все, которые ни едут в колясках (а в колясках сидит человек по 12), все держат на длинных шестах огни, а другие бегут за ними тоже с шестами, на которых навязаны платки, и этими платками они стараются погасить свечи. Если им удастся это сделать, тогда они смеются от всей души. Во всё продолжение этого всё сливается в один гул». Значительное место празднествам Возрождения уделено в классической книге Я. Буркхардта, которую М. несомненно должен был читать как студент в Гейдельберге (1860, первый рус. перевод, СПб., 1876, второй — в 2 тт., СПб., 1904–1906, гл. V «Общественная жизнь и праздники»). Может быть ссылка на общественные празднества Возрождения имеет в виду не столько хронологическую приуроченность праздников, сколько непосредственный источник этих сведений — книгу Буркхардта. У него мы находим и прямое сопоставление картины из «Комедии» (правда, из «Чистилища», а не из «Рая», как у М. — речь идет о «триумфе» Беатриче в Purg. XXIX, 43 — XXX, 33) с средневековым праздничным шествием — церковной процессией (см.: Буркхардт Я. Культура Италии в эпоху Возрождения. Опыт. М., 1996. С. 357, о праздниках — с. 345–364), что говорит в пользу первой, расширительной, а не хронологической трактовки слова «Возрождение». Не исключено, что картина «старинных» фейерверков могла быть опосредована русским XVIII веком, ср. например стихотворные «Надписи на иллуминацию...» Ломоносова.
Огромная активная роль света в новом европейском театре — будь то драма, опера или балет — была, конечно, подсказана Дантом. Ср. роль освещения в описании театра XVII в. у М.: «В старинном многоярусном театре, / С прок`опченной высокой галереи, / При свете оплывающих свечей... / Я не услышу обращенный к рампе, / Двойною рифмой оперенный стих» («Я не увижу знаменитой «Федры»...», 1915). Эпитет «многоярусный» имеет прямое отношение к концепции театра и концепции истории у М.: «Подъезжая с тылу к неприлично ватерпруфному зданию мариинской оперы <...> — Как вы думаете, где сидела Анна Каренина? — Обратите внимание: у античности был амфитеатр, а у нас — у новой Европы — ярусы. И на фресках страшного суда и в опере. Единое мироощущение. Продымленные улицы с кострами вертелись каруселью» («Египетская марка»). Рампа в XVII в. состояла из свечей, расположенных на внутренней стороне оркестровой ямы.
(26)