Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 4-7

Вы изволили сейчас там около пруда сказать, что то нужно сломать, то построить, а для нее это словно нож в сердце. Проходя обратно мимо дома. Ковалева видела в окнах стриженого гимназиста и двух девочек - детей Михайлова. О чем думали дети. глядя на покупателей? Верочка, вероятно, понимала их мысли... Когда она садилась в коляску, чтобы ехать обратно домой, для нее уже потеряли всякую прелесть и свежее утро и мечты о поэтическом уголке. - Как всё это неприятно! - сказала она мужу. - Право, дать бы им 2100 рублей! Пусть бы жили в своем именье. - Какая ты умная! - засмеялся Ковалев. - Конечно, жаль их, но ведь они сами виноваты. Кто им велел закладывать именье? Зачем они его так запустили? И жалеть их даже не следует. Если с умом эксплоатировать это именье, ввести рациональное хозяйство... заняться скотоводством и прочее, то тут отлично можно прожить... А они, свиньи, ничего не делали... Он, наверное, пьянчуга и картежник, - видала его рожу? - а она модница и мотовка. Знаю я этих гусей! - Откуда же ты их знаешь, Степа? - Знаю! Жалуется, что нечем проценты заплатить. И как это, не понимаю, двух тысяч не найти? Если ввести рациональное хозяйство... удобрять землю и заняться скотоводством... если вообще соображаться с климатическими и экономическими условиями, то и одной десятиной прожить можно! До самого дома болтал Степа, а жена слушала его и верила каждому слову, но прежнее настроение не возвращалось к ней. Кислая улыбка Михайлова и два на мгновение мелькнувших заплаканных глаза не выходили из ее головы. Когда потом счастливый Степа два раза съездил на торги и на ее приданое купил Михалково, ей стало невыносимо скучно... Воображение ее не переставало рисовать, как Михайлов с семейством садится в экипаж и с плачем выезжает из насиженного гнезда. И чем мрачнее и сентиментальнее работало ее воображение, тем сильнее хорохорился Степа. С самым ожесточенным авторитетом толковал он о рациональном хозяйстве, выписывал пропасть книг и журналов, смеялся над Михайловым - и под конец его сельскохозяйственные

{05236}

мечты обратились в смелое, самое беззастенчивое хвастовство... - Вот ты увидишь! - говорил он. - Я не Михайлов, я покажу, как нужно дело делать! Да! Когда Ковалевы перебрались в опустевшее Михалково, то первое, что бросилось в глаза Верочке, были следы, оставленные прежними жильцами: расписание уроков, написанное детской рукой, кукла без головы, синица, прилетавшая за подачкой, надпись на стене: "Наташа дура" и проч. Многое нужно было окрасить, переклеить и сломать, чтобы забыть о чужой беде.

{05237}

ТЫ И ВЫ

(СЦЕНКА) Седьмой час утра. Кандидат на судебные должности Попиков, исправляющий должность судебного следователя в посаде N., спит сладким сном человека, получающего разъездные, квартирные и жалованье. Кровати он не успел завести себе, а потому спит на справках о судимости. Тишина. Даже за окнами нет звуков. Но вот в сенях за дверью начинает что-то скрести и шуршать, точно свинья вошла в сени и чешется боком о косяк. Немного погодя дверь с жалобным писком отворяется и опять закрывается. Минуты через три дверь вновь открывается и с таким страдальческим писком, что Попиков вздрагивает и открывает глаза. - Кто там? - спрашивает он, встревоженно глядя на дверь. В дверях показывается паукообразное тело - большая мохнатая голова с нависшими бровями и с густой, растрепанной бородой. - Тут господин следователев живет, что ли? - хрипит голова. - Тут. Чего тебе нужно? - Поди скажи ему, что Иван Филаретов пришел. Нас сюда повестками вызывали. - Зачем же ты так рано пришел? Я тебя к одиннадцати часам вызывал! - А теперя сколько? - Теперь еще и семи нет. - Гм... И семи еще нет... У нас, вашескородие, нет часов... Стало быть, ты будешь следователь? - Да, я... Ну, ступай отсюда, погоди там... Я еще сплю... - Спи, спи... Я погожу. Погодить можно. Голова Филаретова скрывается. Попиков поворачивается на другой бок, закрывает глаза, но сон уже больше не возвращается к нему. Повалявшись еще с полчаса, он с чувством потягивается и выкуривает папиросу, потом

{05238}