Это была одна изъ т хъ головъ, которыя такъ часто писалъ Гвидо — н жная, бл дная, проницательная — безъ обыкновеннаго такого рода людямъ выраженія грубаго и самодовольнаго нев жества; онъ не смотр лъ въ землю; напротивъ, взоръ его былъ устремленъ впередъ и, казалось, онъ смотр лъ на что то, находящееся вн этого міра. Какимъ образомъ бросило Небо эту голову на плечи монаху его ордена, знаетъ лишь оно само; но она лучше бы пристала брамину, и ежели бы я встр тилъ ее въ долинахъ Индостана, я бы почтилъ ее. —
Остальной видъ его наружности можетъ быть переданъ въ н сколькихъ чертахъ. Легко можно было обозначить его; потому что въ немъ не было ничего ни привлекательнаго, ни другого, исключая того, что выраженіе д лало такимъ: онъ былъ худъ, щедушенъ, ростомъ немного выше обыкновеннаго; фигура его не теряла общаго выраженія достоинства отъ складки впереди; но это было положеніе просителя; какъ теперь представляется онъ моему воображенію, онъ этимъ бол е выигрывалъ, ч мъ проигрывалъ. —
Сд лавъ въ комнат три шага, онъ остановился и положилъ л вую руку на грудь (въ правой онъ держалъ большой б лый посохъ, съ которымъ онъ странствовалъ). Когда я вплоть подошелъ къ нему, онъ ввелъ себя маленькимъ разсказомъ о нуждахъ своего монастыря и б дности своего ордена, — онъ сд лалъ это такъ просто, такъ мило и такая скромность видна была въ его ліц и взглядахъ, что надо было мн быть заколдовану, чтобы не быть тронуту этимъ. —
Н тъ, была лучше причина: мн было предопред лено не дать ему ни коп йки. —
«Да, это правда», сказалъ я, отв
чая на его поднятіе глазъ кверху, которымъ онъ заключилъ свою просьбу. — «Да, это правда, помогай Богъ т
мъ, которые не им
ютъ другой помощи, какъ милосердіе людей; но я боюсь, что милосердіе далеко недостаточно для столькихъ безпрестанныхъ и большихъ требованій, которыми утруждаютъ его». Когда я произнесъ слова: «большихъ требованій», взглядъ его упалъ на рукавъ своей рясы — я почувствовалъ всю силу этого довода. — «Я признаю это», сказалъ я — «грубое платье, и то одно въ три года, скудная пища — вещь не важная; но д
ло въ томъ — жалко, что и это добывается вашимъ орденомъ съ такими малыми усиліями, пользуясь частью, составляющей собственность хромыхъ, сл
пыхъ, старыхъ и убогихъ. Узникъ, который ложится на жалкую постель свою, ежедневно считая и пересчитывая дни своего несчастія, изнываетъ по этой-же части, которую вы отнимаете у него. Ежели бы вы были ордена de la merci, вм
сто того чтобы быть ордена св. Франциска, какъ я ни б
денъ, — продолжалъ я, указывая на свой чемоданъ, «съ радостью былъ бы онъ открытъ вамъ: для выкупа несчастныхъ». Монахъ поклонился мн
. — «Но передъ вс
ми другими», заключилъ я, «несчастные нашего отечества им
ютъ преимущество; и я оставилъ тысячи, таковыхъ на нашемъ берегу». Монахъ сд
лалъ движеніе головой, которое ясно выражало его сердечную мысль: «безъ сомн
нія не въ одномъ нашемъ монастыр
есть б
дность, ее довольно во вс
хъ углахъ этого св
та». — «Но мы различаемъ», сказалъ я, положивъ руку на рукавъ его рясы въ отв
тъ на его возраженіе: «мы. различаемъ, добрый отецъ, т
хъ, которые
дятъ хл
бъ своихъ трудовъ, и т
хъ, которые
дятъ хл
бъ, пріобр
тенный трудами другихъ, им
я совс
мъ особый планъ жизни: жить въ безд
йствіи и нев
жеств
Б дный Францисканецъ не сд лалъ никакого возраженія; краска одну минуту покрыла его лицо, но не осталась. Казалось, натура совершенно уничтожила въ немъ начало непріязненности. Онъ мн не показалъ ея. Но выпустивъ изъ руки посохъ, который упалъ на его плечо, и прижавъ съ выраженіемъ покорности об руки къ груди, онъ удалился. — Монахъ.
У меня что то защ мило въ сердц въ ту самую минуту, какъ онъ затворилъ за собою дверь. Пфа! сказалъ я три раза сряду, стараясь принять видъ беззаботности; но я не могъ этого сделать; каждый непріятный слогъ, произнесенный мною, представлялся опять моему воображенію.
Теперь я разсуждалъ, что я не им лъ никакого права на б днаго Францисканца; я могъ отказать ему, но одинъ отказъ долженъ былъ быть достаточно непріятенъ безъ прибавленія неучтиваго разговора. Я воображалъ себ его с дые волосы, пріятное лицо его, казалось, было опять передо мною и учтиво спрашивало меня: какую сд лалъ я вамъ обиду? и за что вы со мною такъ обошлись?» Я двадцать ливровъ далъ бы за адвоката. — «Я очень дурно поступилъ», сказалъ я самъ себ , «но я только что начинаю свое путешествіе — впродолженіи его я постараюсь выучиться хорошему обхожденію». —