Полное собрание сочинений. Том 1. Лицейские стихотворения

    Арист, и ты в толпе служителей Парнасса;
Ты хочешь оседлать упрямого Пегаса,
За лаврами спешишь опасною стезей,
И с строгой критикой вступаешь смело в бой.

    Арист, поверь ты мне, оставь перо, чернилы,

Забудь ручьи, леса, унылые могилы;
В холодных песенках любовью не гори;
Покамест не слетел, скорей сойди с горы;
Довольно без тебя поэтов есть и будет,
Их напечатают и целый свет забудет.
Быть может и теперь, от шума удалясь
И с глупой музою родством соединясь,
Под сенью мирною Минервиной эгиды[9]
Сокрыт другой отец второй Телемахиды.—
Страшись бесславия. — Что есть ли Аполлон,
Услышав, что и ты полез на Геликон,
С презреньем покачав кудрявой головою,
Твой гений наградит спасительной лозою?

    Но что? ты хмуришься и отвечать готов,

Пожалуй, говоришь[10], не трать излишних слов.
Когда на что решусь, уж я не отступаю,
И знай, мой жребий пал, я лиру избираю.
Пусть судит обо мне как хочет целый свет,
Сердись, кричи, бранись, а я-таки поэт.

    Арист, не тот поэт, кто рифмы плесть умеет

И, перьями скрыпя, бумаги не жалеет,
Хорошие стихи не так легко писать,
Как Витгенштеину французов побеждать,
Потомство поздное поэтам справедливо;
На Пинде лавры есть, но есть там и крапива.
Страшися участи бессмысленных певцов,
Нас убивающих громадою стихов.
Меж тем как Дмитриев, Державин, Ломоносов,
Певцы бессмертные и честь и слава россов,
Питают здравый ум и вместе учат нас,
Сколь много гибнет книг, на свет едва родясь.
Творенья громкие Рифматова, Графова,
С тяжелым Бибрусом, гниют у Глазунова.
Никто не вспомнит их, не станет вздор читать
И Фебова на них проклятия печать!

    Положим, что, на Пинд взобравшися счастливо,

Поэтом можешь ты назваться справедливо;
Все с удовольствием тогда тебя прочтут,
Но мнишь ли, что к тебе рекою потекут
За то, что ты поэт, несметные богатства,
Что ты уже берешь на откуп государства,
В железных сундуках червонцы хоронишь
И, лежа на боку, спокойно ешь и спишь;
Не так, любезный друг, писатели богаты,
Судьба им не дала ни мраморны палаты,
Ни чистым золотом набиты сундуки;
Лачужка под землей, высоки чердаки,
Вот пышны их дворцы, великолепны залы.
Поэтов хвалят все, питают лишь журналы;
Катится мимо их фортуны колесо;
Родился наг и наг вступает в гроб Руссо,
Камоэнс[11] с нищими постелю разделяет,
Костров на чердаке безвестно умирает,
Руками чуждыми могиле предан он;
Их жизнь — ряд горестей, гремяща слава — сон.

    «Постойте, скажешь мне, ведь я не однодворец;

Могу я быть богат, хотя и стихотворец».
Согласен — будь богат и ты, как тот поэт[12],
Который именем наполнив целый свет —
Развратной прозою, опасными стихами
Успешно торговал с голландскими купцами.
Но разве бедность лишь заставит слезы лить?
Иль зависть богача не смеет уязвить?
Что, есть ли, воружась шипящей клеветою,
Всечасно ползая повсюду за тобою,
Наполнит горечью всю чашу бытия,
Покроет мраком жизнь и ввергнет в гроб тебя?

    Ты кажется теперь задумался немного.

Да что же, скажешь мне, судя о всех так строго,
Перебирая всё, как будто Ювенал,
Ты о поэзии так долго толковал;
А сам, поссорившись с Парнасскими сестрами,
Мне проповедовать пришол сюда стихами.
Что сделалось с тобой? в уме ли ты иль нет?
— Арист! без дальних слов вот мой тебе ответ.

    В деревне, помнится, с мирянами простыми

Священник пожилой и с кудрями седыми,
В миру с соседями, в чести, довольстве жил
И первым мудрецом у всех издавна слыл.
Однажды, осушив бутылки и стаканы,
Со свадьбы под вечер он шол немного пьяный;
Попалися ему навстречу мужики.
Послушай, батюшка, сказали простяки,
Настави грешных нас, ты пить нам запрещаешь,
Быть трезвым всякому всегда повелеваешь,
(И верим мы тебе), а что ж теперь ты сам?..
— «Запомните ж, сказал священник мужикам,
Как в церкве вас учу, так вы и поступайте,
Живите хорошо, а мне не подражайте».

    И мне пришлося то ж сегодня отвечать.

Я не хочу себя нимало оправдать:
Счастлив, кто, ко стихам не чувствуя охоты,
Проводит тихой век без горя, без заботы,
Своими одами журналы не тягчит
И над экспромтами недели не сидит.
Не любит он гулять по рощицам Парнасса,
Не ищет чистых муз, ни пылкого Пегаса;
Его с пером в руках Макаров[13] не страшит,
Спокоен, весел он, — Арист, он — не пиит.

    Но полно рассуждать — боюсь тебе наскучить

И сатирическим пером тебя замучить.
Пора мне замолчать — я дал тебе совет.
Оставишь ли свирель, замолкнешь или нет,
Подумай обо всем и выбери любое,
Быть славным — хорошо, спокойным — лучше вдвое.