Полное собрание сочинений. Том 17

Онисимъ былъ второй сынъ у отца, a всхъ было трое. Старшаго въ первый наборъ отдали въ солдаты. Отецъ умеръ и скоро посл смерти отца меньшой братъ бжалъ, и Онисимъ остался одинъ съ женой и матерью. Онисимъ былъ мужикъ черный и грубый, и голосъ и обхожденье у него были грубые. Ростомъ онъ былъ большой, широкоплечій, волоса были кудрявые, всегда лохматые, и борода небольшая, такая кудрявая, что ее пальцами разобрать нельзя было. Брови у него всегда бывали нахмурены, и носъ большой, съ горбомъ. Во хмлю онъ былъ еще сумрачне и сердите, и пьянаго его вс боялись. Говорить онъ много не любилъ и всегда бывалъ за работой. И рдко кто противъ него могъ сработать. Старуха Кириловна, мать Онисимова,²⁶⁶ еще работала и помогала ему, а жена Мара была баба и работящая и умная. Но несмотря на это, какъ разстроился ихъ домъ посл смерти отца, такъ и не могъ подняться. Пословица говоритъ про одинокаго: что одна курушка въ пол сколько ни²⁶⁷ чади, не миновать загаснуть, такъ и Онисимовъ домъ только курился. Но Онисимъ не давалъ ему загаснуть. Были они въ то время господскіе, Князя Вяземскаго, и платили на Князя оброкъ по 5 рублей съ дыма, по три осьмины ржи, дв четверти овса, дв подводы въ Москву, полбарана, 6 куръ, полсотни яицъ, 7 талекъ пряжи льняной и дв пасконной. — Уже 8 лтъ такъ бился Онисимъ, не давалъ загаснуть своей курушк, но и не могъ разжечь ее. Прокормится съ семьей, однется, отбудетъ подводы господскія и государевы, доставитъ оброкъ и только, только заткнетъ вс дыры, а подняться уже не съ чмъ — ни изъ коровъ пустить другую на зиму, ни изъ лошадокъ прибавить къ двумъ, которыхъ онъ держалъ. То овинъ поставить на мсто сгорвшаго, то дворъ покрыть, то лошадь увели, то коровы пали, то хлбъ не родился. Только одно дло поправитъ, другое разладится, такъ что подняться все и не съ чмъ. Все ровно съ одинакимъ достаткомъ.

Жилъ Онисимъ одинъ уже 8 лтъ. Была у него одна изба старая, сни и клть плетневая съ <рундукомъ>,²⁶⁸ дворишка крытый. Овинъ на задворкахъ, дв лошади и стригунъ, коровенка, 5 овченокъ, дв телеги, сани, соха, борона, да бабьи пожитки.

Въ прошломъ 22 году рожь вовсе не родилась, и кое какъ прокормились, гд въ займы взялъ 5 осьминъ, гд овсомъ, но скотину не продали. Въ ныншнемъ, 23-мъ году урожай былъ хорошъ, и озимое, и яровое, и сно родилось, такъ что Онисимъ надялся долгъ отдать, прокормиться и пустить на зиму лишнія дв головы.

Только уборка въ ныншнемъ году задержалась. Спожинками пошли дожди, и хлбъ отбился отъ рукъ. Съ Успенья опять стало ведро. Въ то время, какъ родился у него сынъ, Онисимъ доваживалъ послдніе снопы съ поля. —

Онисимъ въ этотъ день до зори пріхалъ изъ ночнаго. Бабы уже были вставши и издалека еще онъ увидалъ въ туман дымъ изъ своей избы. Изба его была 2-я съ края. Бабы ставили хлбы. Мара выбжала, отворила ворота, и Онисимъ²⁶⁹ тотчасъ пошелъ съ бабой мазать и запрягать об телеги. Запряжомши, онъ вошелъ въ избу, закусилъ, взялъ кафтанъ и выдвинулъ лошадей на улицу. Мара, ходившая къ сосдк за²⁷⁰ солью, забжала въ избу одться и приказавъ матушк свекрови двчонокъ и надвая на ходу кафтанъ,²⁷¹ выбжала изъ сней, подошла къ телег и вскинула въ ящикъ веревку. Увидавъ ее, Онисимъ тронулъ передовую чалую кобылу. Мара, хоть и кругла уже была, но живо ухватившись за грядку и подпрыгивая одной ногой по дорог, пока приладилась другой стать на чеку, вскочила, взвалилась въ новую лубкомъ обтянутую заднюю телгу и взялась за вилы. Но, только что отъхали, Мара закричала:

— Митюха! Постой. Вилы забыли.

— На двор, въ саняхъ! — крикнулъ мужъ.

<Баба> сбгала <и> принесла вилы, и они похали рысью. <И они выхали за околицу.> Но какъ ни рано они выхали — еще солнушко не выходило изъ за Барсуковъ,²⁷² — а ужъ за околицей на встрчу имъ попался дядя Нефедъ съ сыномъ на четверомъ.

— Не сыра? Дядя Нефедъ! — крикнулъ Онисимъ.

— Сверху росно,²⁷³ а суха, не, ладна, — отвчалъ Нефедъ, хворостиной отгоняя близко набжавшую на него лошадь Мары.

Заворотивъ съ дороги на свою пашню, Онисимъ выскочилъ изъ телги, завернулъ за оглоблю подласаго мерина и, поддвинувъ чалую къ самымъ крестцамъ, перевернулъ, ощупалъ снопъ и — господи благослови — скидалъ верхніе снопа, которые были сыры, и сталъ укладывать сплющившіеся отъ дождя снопы волотью внутрь, гузомъ наружу, — тяжелые снопы. Мара подтаскивала изъ другаго крестца знакомые ей, ею нажатые, ею навязанные снопы. Какъ только ящикъ былъ полонъ, Онисимъ влзъ на телгу, и Мара, доставь <вилы изъ задней телеги>, подтаскивала ловко снопъ за снопомъ, подкидывала ему такъ скоро, что онъ не успвалъ съ ними разбираться.

— Будетъ чтоли?

— На ужъ, всю забирай.

И Мара, взявъ вилы изъ другой телги, всадила ихъ подъ свясла, дала послдніе 6 сноповъ, подлезла подъ ось, достала веревку и перекинула. Увязавъ возъ, Онисимъ спрыгнулъ, завернулъ Чалую и подвелъ подласаго къ другой копн.

Другую копну Мара также перекидала почти всю, но вдругъ остановилась и оперлась на вилы, вложивъ локоть въ развилину.

— Кидай чтоль? — крикнулъ мужъ. — Аль умираешь.