Полное собрание сочинений. Том 17

Случай тхъ дикихъ, о которыхъ пишутъ путешественники, какъ неимющихъ никакихъ врованій и тхъ, между нами живущихъ людей, которые, отрицая всякое врованіе, полагаютъ, что воспитываютъ дтей вн всякаго объясненія смысла жизни, не уничтожаемаго смертью, могутъ казаться намъ исключеніями только по тому, что мы по отношенiю дикихъ, слишкомъ мало зная и языкъ и воззрнія дикихъ, не умемъ для себя выразить ихъ врованій, по отношенію же отрицающихъ вру въ нашемъ обществ изъ за отрицанія вншнихъ формъ, не замчаемъ тхъ врованій, который они кладутъ въ основу своих объясненій смысла жизни. —

Всякій дикій считаетъ или не считаетъ хорошимъ и дурнымъ что нибудь, кром удовлетворенія своихъ страстей. Если нтъ, если онъ не знаетъ различія хорошаго и дурнаго, кром въ своихъ тлесныхъ вкусахъ, то онъ не человкъ; если же онъ считаетъ по мимо и противно своимъ страстямъ одно — хорошимъ, другое — дурнымъ, — хотя бы убійство своего врага онъ считалъ хорошимъ, — у него есть врованія, которыя даютъ вчный смыслъ его жизни, и, какъ онъ получилъ ихъ отъ предковъ, такъ и передаетъ своимъ потомкамъ. Если мыслящій человкъ, мысленно отвергающій всякія врованія, знаетъ различіе между добромъ и зломъ,²⁴⁶ <то> знаніе этаго различія есть врованіе.

Пускай онъ думаетъ, что онъ отвергъ всякую вру, что одинъ разсудокъ открылъ ему это, <хотя и легко бы убдиться, что разумомъ можетъ быть доказано, что причина и что слдствіе, но то, что добро и что зло, не можетъ быть доказано разумомъ,> но все таки, полагая, что человкъ, жертвуя своими стремленіями и поборая страсти въ пользу общаго блага, длаетъ хорошо, онъ <только> вруетъ въ то, что стремленіе къ общему благу есть то, что даетъ его жизни такой смыслъ, который не уничтожается смертью. И принявъ невольно это врованіе отъ другихъ, онъ также невольно передаетъ его своимъ дтямъ.

Везд и всегда, куда ни посмотришь, — борьба, несмотря на угрожающую смерть, — [борьба] между слпымъ стремленіемъ къ удовлетворенiю страстей, вложенныхъ въ человка,²⁴⁷ между похотью съ требованіемъ закона добра, попирающаго смерть и дающаго смыслъ человческой жизни,²⁴⁸ безконечно различно выражаемаго въ врованіяхъ. Въ этой борьб всегда и везд выражается жизнь и человка и народовъ.

<Бываютъ въ жизни отдльныхъ людей времена, когда [человкъ]²⁴⁹ отдается однимъ страстямъ и забываетъ смерть, бываетъ, что онъ вспоминаетъ ее и не находитъ объясненія жизни, врованій, или находитъ такія, которыя боле не удовлетворяютъ его и ищетъ новыя и находитъ ихъ или смиряясь возвращается къ прежнимъ. Бываетъ, что онъ борется всю жизнь, то отдаваясь страстямъ, то вр.

Съ безчисленныхъ сторонъ можно разсматривать жизнь человка и народовъ, но я не знаю боле общаго, широкаго и заключающаго въ себ все, чмъ живетъ человкъ, какъ тотъ взглядъ на него, при которомъ главный вопросъ составляетъ эта борьба между страстями и врой въ добро.

Въ отдльномъ человк борьба этихъ двухъ началъ производитъ безчисленныя положенія, въ которыя онъ становится, точно тоже и въ народахъ.

Но въ народахъ въ продолженіе извстнаго времени, какъ во всхъ явленіяхъ, переносимыхъ отъ частнаго къ общему, различія положеній этихъ, безконечно видоизмняющіяся въ отдльныхъ лицахъ, упрощаются и получаютъ извстную правильность и законченность.

Такъ въ послднія два столтія жизни русскаго народа при безконечно разнообразныхъ положеніяхъ отдльныхъ лицъ къ вопросу о вр, во всемъ народ за это время ясно выразилось одно продолжительное и опредленно ясное движеніе.>

И объ этой борьб между похотью и совстью отдльныхъ лицъ и всего русскаго народа я хочу написать то, что я знаю.²⁵⁰

————

Судить людей я не буду. Я буду описывать только²⁵¹ борьбу между похотью и совстью какъ частныхъ лицъ, такъ и лицъ государственныхъ, которыхъ мн необходимо описывать для того, чтобы составить боле полную картину жизни всего народа, но для того, чтобы описывать ихъ дйствія, выражающіяся въ этой борьб, я долженъ устранить сужденія уже готовыя о большинств государственныхъ лицъ. —