Полное собрание сочинений. Том 17

— Ужъ не рано, — сказалъ онъ. Воздохнулъ, повернулся къ сторон и помолился, и легъ, укрываясь съ головой тулупомъ. Корней сдлалъ тоже.

— Вотъ, — подумалъ онъ, — умный то человкъ слово скажетъ — дороже денегъ. Складно какъ разсказалъ крестный про святаго отца, что на навоз прлъ. Есть что послушать, а это что, зубы чесать.

И онъ потянулся, звнулъ и только сталъ засыпать, какъ услыхалъ, что собака дяди Евстигня не путемъ брешетъ, — бросается къ дорог.

* № 27.

Тому назадъ 150²³⁷ лтъ при Цар Петр въ деревн Сидоровой Мценскаго узда, жилъ одинокій мужикъ Карней Іонычъ Захаркинъ. До 1-й ревизіи 1713 [года] ихъ было у отца три сына женатыхъ: Липатъ, Карней и Савелій; но по пословиц — одинъ сынъ — не сынъ, два сына — полсына, три сына — сынъ. Прошло 6 лтъ, и остался у отца одинъ средній сынъ Карней. Меньшаго Савелья въ первый наборъ 17... [года] при цар Петр сдали въ солдаты. Старшаго убило въ лсу деревомъ, сноху выдали замужъ за вдовца въ орловскую вотчину. Прошло еще 4 года, самъ старикъ Iона захворалъ и умеръ; и остался одинъ Карней со старухою-матерью, съ женою и тремя двчонками: самъ шёстъ кормиться, а самъ другъ съ женою работать. При старик дворъ Захаркиныхъ былъ богатый: было семь лошадей, три коровы, больше двухъ десятковъ овецъ, были и пчелы. Кром своей жеребьевой земли каждый годъ старикъ бралъ у помщиковъ своего села землю. Въ сел было 5 помщиковъ, и вся земля была черезполосная: на гумн у старика Іоны всегда хлбъ за хлбъ заходилъ и были у старика зарыты деньги. Но померъ старикъ, остался Карней на одномъ жеребью и лошадей, коровъ осталось у него: дв лошади, корова и пять овецъ.

Работалъ онъ не покладая рукъ, но, какъ ни хлопоталъ онъ, дворъ все опускался и опускался, и только только онъ кормился и справлялъ мирскія, государевы и помщичьи подати и кормился съ семьею. Такъ случилось въ 1723-мъ году въ самую уборку. Съ недлю времени шли дожди и отбили отъ работы, такъ что къ Заговенамъ вся работа свалилась въ одно время; какъ только разведрилось, мужики вс дружно взялись за свозку съ поля оставшихся сноповъ. Возили день и ночь. Урожай яроваго въ этомъ году былъ хорошъ. Карней на пяти осьминникахъ нажалъ девяносто шесть крестцовъ. Наканун Спаса мужики свозили ужъ послдній овесъ и на завтра хотли запускать скотину въ яровое поле, но у Корнея еще оставались не свожены два осминника. Скотину уже выгнали. Мужики поужинали и похали въ ночное, а Корней все еще возилъ. Стали уже приставать лошади — кобыла съ жеребенкомъ, но Корней все еще возилъ. Хотлось ему довозить послднее, чтобы не разбила копны скотина, но еще и не поздно было, какъ отказалась не лошадь, a Мара брюхатая, на снос, жена его, подававшая ему на возъ снопы изъ крестовъ. Снопы ссохлись посл дождя, свясла закалянли и разрывались; Мар, что ни снопъ, надо было перевязывать, а то вс разрывались на вилкахъ. Сначала шло дло споро, она и перевязывала, и подавала, и Корней только успвалъ укладывать снопы, которыми заваливала его ловкая къ работ Мара. Но возъ ужъ былъ до половины наложенъ, какъ вдругъ Мара остановилась, оперлась на вилки и застонала.

— Силъ моихъ нту, Карнеюшка, видно нынче я теб не работница.

— Э! Дуй теб горой! — проговорилъ Корней. И сообразивъ, что баба родить собирается, онъ плюнулъ, соскочилъ съ воза, самъ увязалъ его, молча подсобилъ присвшей у колеса и стонавшей баб влзть на пустую телгу и свезъ накладенный возъ и бабу домой.

Вдвинувъ телги въ дворъ, онъ кликнулъ мать, высадилъ бабу, и сталъ выпрягать лошадей. Старшая двченка Аксютка его 10 лтъ, бгавшая за бабкой, вышла къ нему на дворъ, когда онъ, ужъ снявъ хомуты съ лошадей, привязывалъ ихъ къ грядк телеги, чтобы вести въ ночное.

— Аксютка! Аксютка. Поди у бабки хлба возьми, да шубу вынеси, — сказалъ онъ двчонк. —

— Я теб, батюшка, сюда на крылечко и вынесу ужинать. Бабушка велла.

Босоногая шустрая двочка живо вынесла отцу хлбъ, чашку и кувшинчикъ съ квасомъ и огурцовъ за пазухой. Поставивъ на крылечко, сбгала за столешникомъ, солью и ножикомъ. Какъ большая, собравъ ужинъ, стала у двери. Помолясь Богу, Корней полъ и, вставъ отъ ужина, взялъ у двчонки шубу и погладилъ ее по голов и пошелъ къ лоша[дямъ].

— Гляди, опять двку родитъ, — сказалъ онъ себ, вслушиваясь къ доносившимся до него изъ избы стонамъ. И, кинувъ шубу на мерина, отвязалъ лошадей и повелъ къ воротамъ. Затворивъ за выведенными на улицу лошадьми скрипучія ворота, онъ взвалился, чуть поднявшись на ципочки своимъ худымъ длиннымъ тломъ на чалаго потнаго подъ мстомъ сделки мерина, и, перекинувъ усталую ногу, услся половчй на худомъ, остромъ хребт лошади и, доставъ стоявшую въ угл чекушку, погналъ въ ночное.