Полное собрание сочинений. Том 17

Ночное сидоровскіе мужики стерегли сообща съ пашутинскими и стерегли строго, потому что въ это лто въ округ много отбито было разбойниками лошадей у мужиковъ и помщиковъ. Вызжая за околицу, Корней вспомнилъ о томъ, какъ подъ Ильинъ день слышно было: разбойники ограбили Троицкаго помщика и увезли семь подводъ награбленнаго добра. О томъ, какъ на прошлой недл въ лсу бабы, ходя за малиной, наткнулись на недобрыхъ людей, какъ вчерась Терентій — лсникъ встртилъ троихъ съ ружьемъ и на-силу ушелъ, и задумался о томъ, гд ночуютъ нынче мужики; вчера ночевали въ Скородномъ и толковали о томъ, что голодно стало для лошадей и хотли назавтра гнать въ Барсуки. Карней пріостановилъ лошадь и сталъ прислушиваться и приглядываться на правую сторону къ Барсукамъ.

Слухомъ ничего разслышать не могъ Корней. Послышалось ему, что ржутъ лошади въ Скородномъ, да разобрать нельзя было изъ за собакъ, которыя, хотя и отстали отъ него, но все, встревоженныя его проздомъ, еще лаяли у околицы.

— Да и то, — подумалъ Корней, — можетъ наши лошади ржутъ, а можетъ дорожныя.

Большая дорога изъ Мценска въ Ефремовъ проходила мимо самаго Скороднаго и лтней порой прозжіе на ней отпрягали и ночевали. Видть тоже нельзя было изъ за пару, который поднимался въ лощин. <Ночь была свтлая и на бугр, какъ днемъ, видно было.>

— Все одно, — подумалъ Корней, — прежде заду въ Скородный, окликну ребятъ, коли нтъ, и до Барсуковъ перехать не далече.

И трясясь рысцой на добромъ мерин, Корней сталъ спускаться въ лощину въ молочный туманъ къ мосту. — Посл ужина вся тяжелая работа цлаго дня сказалась Корнею, онъ не чуялъ ни рукъ, ни ногъ: халъ и спалъ. Спустившись въ лощину, Корней, почувствовавъ, что кобыла дернулась, открылъ глаза и оглянулся: на десять шаговъ передъ собой не видать было, но слышно было, что у моста жеребенокъ, забжавъ подъ кручь,²³⁸ потерялъ мать и ржалъ. Корней остановился за мостомъ и сталъ звать жеребенка, да кстати и надлъ шубу на остывшее тло.

— Псе. Псе. Псе, — долго покрикивалъ, пока наконецъ не услыхалъ топотъ жеребенка по бревнамъ моста. Дожидаясь у моста и надвая шубу, Карней услыхалъ крики мужиковъ на право въ Барсукахъ и тамъ же увидалъ огонекъ, краснющій сквозь туманъ и тронулъ прямо туда. Но тутъ съ нимъ случилось чудное. Направо онъ²³⁹вдругъ услыхалъ голосъ, да еще чей то знакомый голосъ, окликавшій его.

— Карней, ты что ль?

Онъ остановилъ лошадей и постоялъ, соображая, почудилось ли ему это или точно это голосъ, и вглядываясь въ туманъ, туда, откуда былъ голосъ; но голосъ затихъ и сквозь туманъ не могъ онъ разобрать, что такое высокое чернетъ, человкъ ли, или такъ. —

— Должно почудилось, — подумалъ Карней и похалъ дальше и громкимъ, звонкимъ голосомъ окликнулъ мужиковъ.

— Корнюха! — опять послышалось ему сзади, но голосъ былъ знакомый, но не мужицкой.

Корнею жутко стало, и онъ, махая ногами, погналъ мерина по направленію къ голосамъ, откликнувшимся на его крикъ.

— Кто идетъ? — крикнулъ на Корнея грубый веселый голосъ, который онъ узналъ тотчасъ же за Макаркинъ, — говори крещена ли душа?

И одинъ изъ 2-хъ караульныхъ ныншней ночи — Макаръ, въ шуб и треух съ дубиной подошелъ къ нему.

— Аль не призналъ? — тихо сказалъ Корней, слзши съ лошади и снимая оброти.

— Чтожъ не окликаешься, я было убилъ, шалый право. Что поздно?

— Овесъ доваживалъ. Э! Кормъ то, кормъ-то, — сказалъ Корней, путая лошадь и проведя рукой по высокой густой отав и прислушиваясь къ звучному срыву длинной травы.

— А что не видалъ недобрыхъ людей?

— А Богъ е знаетъ, кто то окликнулъ меня у острова.

— Вре?

— Пра.

— A гд мужики то?

— А вонъ ребята баловали, огонь развели. —

Корней, перекинувъ на спину одну ременную, другую пенечную узды, тихими шагами усталыхъ ногъ пошелъ на гору.²⁴⁰ По обимъ сторонамъ огня, укутавшись съ головами шубами и кафтанами, какъ журавли, вытянувшись вдоль межи, лежали мужики. Не спали только и сидли у огня Щербачъ и старикъ Евстегнй.

— Что поздно? — спросилъ старикъ.

— Овесъ довозить хотлось.

— Что же, довозилъ что-ли?

— Н, — лниво отвчалъ Корней, повернулся на восходъ къ высожарамъ, только выходившимъ изъ тумана и, снявъ шапку, сталъ молиться: Іесусу, Богородиц, Николи, Херувими, за родителей и, поклонившись, звая, легъ подъ шубу. —

— Эхъ, народъ нынче, — говорилъ Евстигнй подошедшему Макару. — Ночка захватитъ, ужъ и валится. — Приди теперь воръ.

— А я то что? — сказалъ Макаръ. — Я этаго сна, чтобы и знать, — не знаю.

— Толкуй больше, ты, я чай, на возу день пролежалъ, за двумя сыновьями въ старикахъ, а какъ я нони 3 осьмини смахалъ гречи, солнце еще во гд было, да возилъ, такъ руки то не знаю мои ли, чужія ли.

— Эка диво! слабъ ты больно.

— Ослабешь. Ты не ослабнешь. Вишь курдюкъ то налъ, съ тебя портки не стащишь, а съ меня ползутъ.

— Да ужъ ты завистливъ больно на работу. Сталъ бы я биться, отдалъ бы землю, али безъ отдачи собралъ повозку, темной²⁴¹ ночки дождался, да и съ Богомъ.

— Чтожъ, ступай, ктожъ тебя держитъ. —

— А то и держитъ, что мн слава Богу есть причемъ жить. Ай, ай, держи, — закричалъ Макарка на крикъ товарища и пошелъ подъ гору.

* № 28.