Полное собрание сочинений. Том 17

Позади толпы стояли два крестьянина изъ села Излегощъ. Между государственными крестьянами села Излегощъ шелъ давній споръ о Грецовской пустоши въ 725 десятинъ 1024 саженъ съ предводителемъ узда³⁴⁹ Бригадиромъ Сомовымъ, завладвшимъ этой пустошью. Предводитель Сомовъ въ своемъ блестящемъ отставномъ мундир съ орденами чаще всхъ другихъ господъ и замтне другихъ, какъ молодцоватый красивый мущина, виднлся и на крыльц помщичьяго дома, отдавая приказанія, и у открытаго окна дома, у котораго онъ, присаживая, отдавалъ приказанія. Его повара, кухню, его столы, диваны, ковры были привезены въ домикъ Криницина, и онъ, врагъ мужиковъ, распоряжался пріемомъ Императора и потому два избранныхъ отъ общества просителя съ просьбой, которую одинъ изъ нихъ держалъ за пазухой затянутаго новаго кафтана, старались держаться вдали, не попадаясь на глаза начальству, намреваясь выступить впередъ въ ту минуту, какъ Императоръ ступить на крыльцо.

№ 13.

I.

<Въ 1818-мъ году Святая приходилась 14³⁵⁰ Апрля, и весна была поздняя — На страстной недли начали пахать. Въ чистой четвергъ мужики собирались запахивать.

Далеко до свта поднялся народъ въ изб старика церковнаго старосты.³⁵¹

Въ чистый четвергъ 11 Апрля только что Петръ Осиповъ на зар отворилъ скрипучія ворота и на себ вывезъ на улицу соху, какъ мимо его прокатила четвернею коляска <Княж Мих Барзинскаго барина>>.

I.

<Въ Казенномъ сел Излегощи жилъ съ большою семьею богатый крестьянинъ Иванъ Борисовъ. —

Въ 1818 году въ чистый четвергъ, приходившійся въ этомъ году на 11-е Апрля, старикъ Иванъ Борисовъ, спавшій въ омшаник пчельника, стоявшаго на задворк, проснулся³⁵² до зари и, помолясь Богу на божничку, стоявшую посреди уже выставленныхъ ульевъ, пошелъ черезъ чистый широкой дворъ въ избу, чтобъ будить домашнихъ.³⁵³ Но бабы въ этотъ день встали прежде его. Печка уже топилась, и дымъ стоялъ киселемъ отъ потолка до дверей.>

<Въ чистый четвергъ³⁵⁴ Генералъ³⁵⁵ Самойловъ долженъ былъ причащаться.³⁵⁶ — Кучера готовили въ первый разъ посл зимы коляску для барина. Баринъ говлъ и въ самый чистый четвергъ халъ слушать заутреню и причащаться.>

Ссора и драка на пол между мужиками и Бурцовскими людьми, отъ которой такъ много вышло и хорошаго и дурного и для самого генерала Бурцова, и его семьи и еще больше для мужиковъ, ссора эта случилась въ 1818 году, въ самые страшные дни, въ самый чистый четвергъ и въ самый тотъ день, въ который генералъ кончилъ говнье и причастился святыхъ тайнъ въ приходской церкви того самаго казеннаго села Излегощи, съ мужиками котораго у него вышло дло.

Иванъ Борисовичъ Бурцовъ служилъ при Екатерин, вышелъ въ отставку генераломъ и жилъ тридцать лтъ безвыздно въ своемъ большомъ Орловскомъ черноземномъ имньи. Имнье и всегда было хорошо и всегда называли его золотымъ дномъ, но посл 30 лтъ хозяйства богатаго, знатнаго и умнаго хозяина, прикупавшаго много земель и мужиковъ въ округ и прирзавшаго много земель отъ крестьянъ къ Ершову, заведшаго заводы — и винный, и конный, и кирпичный, и обстроившаго имнье, какъ городъ — Ершово еще боле славилось по всей округ. Церковь новая, каменная въ три придла, тоже была уже вся готова, и было разршеніе отъ Синода о новомъ ершовскомъ приход. Съ осени собирались освящать церковь. Но пока церковь еще не была готова, самъ генералъ и семья его здили въ старый приходъ Излегощи.

И туда-то, за 4 версты отъ своихъ палатъ рано утромъ, до солнца, похалъ генералъ, чтобы отслушать заутреню, исповдываться и причаститься. Генералъ былъ справедливъ и хозяинъ, и Бога не забывалъ. Не любилъ онъ ханжить и въ Божьихъ длахъ тщеславиться; а самъ смялся надъ своей свояченицей и теткой-старушкой за то, что они бгали за монахами и духовниковъ особыхъ себ по монастырямъ выбирали. Генералъ говаривалъ, что Богъ везд одинъ, и приходскій попъ Василій такъ же грхи ему отпуститъ властью отъ Бога, какъ и отецъ Леонидъ изъ Оптиной Пустыни, а что и Кирилушка-юродивый только людей морочитъ. Не любилъ тоже генералъ на дому службу. «Пока сила есть, — говаривалъ онъ — и есть на чемъ дохать, я лучше въ храм Божьемъ помолюсь, чмъ въ гостиной или зал». И потому халъ къ заутрени въ церковь.

Коляск шестерней съ форейторомъ велно было быть у подъзда въ половин 5-го утра. И въ половин пятаго генералъ, откашливаясь, вышелъ изъ кабинета, прошелъ офиціантскую, одлся въ бобровые шубу и шапку и, взявъ отъ Васьки вызднаго трость, а отъ Михайлы платокъ, вышелъ на крыльцо.

— Подавай! — крикнулъ Михайла.

— Митька, трогай! — крикнулъ Филиппъ.

Митька-форейторъ зашевелился; натянулись кожаныя постромки, задрожали зарубленные крашеные вальки, тронули вмст дышловые, заигралъ лвый пристяжной, и тяжелая коляска, какъ бы легкая телжка, подкатилась и стала у самаго крыльца, и откинулись ступеньки.