Между тмъ, какъ Григорій Ивановичъ Чернышевъ упрекалъ себя за это невниманіе къ служб и пытался настроить себя на молитву, церковный староста Иванъ едотовъ, хотя точно такъ же, какъ и богатый баринъ, большую часть времени службы не молился, а также думалъ, вспоминалъ и загадывалъ и не думалъ ни въ чемъ упрекать себя. <Разница его съ бариномъ состояла въ молитв въ томъ, что, когда баринъ молился, какъ онъ молился во время стиха, — онъ умилялся, и ему щипало въ носу и хотлось плакать, когда же> Иванъ едотовъ молился, какъ онъ всегда, въ каждую службу, молился три раза: когда ставилъ свчу угоднику, въ «Достойную» и въ «Херувимскую», ему становилось жутко: онъ во время этой молитвы вдругъ вспоминалъ, что онъ одинъ, одинъ, безъ всякой помощи, подверженный expos'e всмъ извстнымъ и неизвстнымъ ему бдствіямъ, и что онъ заслуживаетъ всхъ ихъ, и онъ начиналъ со страхомъ призывать на помощь себ всхъ тхъ, которые могли подать ему помощь, и простить всхъ, имена которыхъ онъ зналъ, и форма обращенія къ которымъ была ему извстна: «Матушка, Пресвятая Богородица», «угодники Божіи», «Господи, Іисусе Христе», «Матушка, Батюшка Іисусъ Христосъ».357
И, какъ человкъ, привыкшій къ физической работ, онъ въ эти минуты молился и мыслью и тломъ и, быстро вздрагивая, какъ онъ все длалъ, онъ заносилъ взмахивая, судорожно сжатые персты на плшивую голову такъ высоко, какъ только хватала рука, и ниже кушака на пупъ и на оба плеча запахнутаго, пушистаго, новаго, сраго, отороченнаго армяка; онъ также судорожно сгибалъ вдвое свое, безъ живота, худое, хотя и сильное, тло и падалъ на колни и быстро, легко приподнимался и опять падалъ. И ему не такъ, какъ барину, тяжело было сгибаться и кланяться, но, напротивъ, нужно было сдлать усиліе, чтобы остановиться. А то, какъ только онъ налаживался, такъ сами собой сокращались гибкіе суставы ногъ, онъ падалъ на колни, латки, вмсто подошвъ, упирались носками, голова склонялась, волосы съ висковъ падали съ обихъ сторонъ лица до каменнаго пола, сморщенный лобъ касался холода камня, руки подталкивали, онъ поднимался, глядлъ на икону Николая, обвшанную полотенцами и украшенную подвсками, сіяющую изъ-за свчъ, и опять поднимался, и опять кланялся, прося прощенія и избавленія. Такъ онъ молился во время «Херувимской», «Достойной», остальное же время онъ или продавалъ свчи и ставилъ или наблюдалъ, думалъ, вспоминалъ, загадывалъ, не замчая, что онъ это длаетъ. Продажу свчъ, уборку церкви, образовъ онъ считалъ дломъ самымъ пріятнымъ. Если было дло и дло было Божіе, въ которомъ не было страха, какъ въ молитв, но которое, по его понятію, столь же угодно было Богу, какъ и молитва.Пріздъ барина съ дочерьми и молодымъ барчукомъ въ его блестящемъ мундир, съ двумя лакеями въ расшитыхъ ливреяхъ, бравшихъ 10-и копечныя свчи и мнявшихъ деньги, заняли его, хотя онъ и часто видалъ ихъ. Развлекло и заняло его тоже препирательство съ старушкой, хотвшей размнять ему негодный стертый пятиалтынный. И заняли его боле всего Господа, когда они вышли причащаться, снявъ шубы. Баринъ въ бломъ платк съ крестами. Молодой барчукъ въ золот, весь расшитъ, и дочери барскія въ блыхъ платьяхъ съ оголенными руками и шеями, въ лентахъ и простоволосыя. Никогда онъ не видалъ этого близко, и это заняло его. Но не показалось страннымъ. Хотя деревенскія двки не только въ церкви, но и дома простоволосыя и оголенныя показались бы ему мерзкими, онъ зналъ, что Господа живутъ по особенному, и, не зная, какъ это они живутъ, онъ не осуждалъ ихъ, но дивился на никогда невиданное. Но съ тмъ чувствомъ приличія, которое свойственно хорошему человку, онъ избгалъ подолгу смотрть на нихъ и даже въ душ осудилъ другихъ, особенно бабъ, которыя, не спуская глазъ, смотрли на господъ, когда они, подойдя къ иконостасу, прикладывались къ мстнымъ образамъ. Это невиданное зрлище Господъ развлекало его; кром того, когда онъ не занятъ былъ по церкви и не молился, онъ думалъ о домашнихъ длахъ, о томъ, что онъ забылъ приказать старшему сыну, похавшему въ городъ, купить палицу новую, и о томъ, какова будетъ пахота нынче, и пойдетъ ли молодой меринъ въ сох.
Когда баринъ, проходя мимо, остановился и подошелъ къ нему и сказалъ: «Какъ поживаешь, Иванъ едотовъ?», это польстило ему и испугало его. И когда, посл разговора, баринъ ушелъ, заговоривъ что-то не по русски съ дочерью, Иванъ едотовъ покачалъ головой и долго старался понять смыслъ словъ, сказанныхъ бариномъ. Добродушная ласка выраженія, когда онъ говорилъ съ нимъ, подйствовала на Ивана едотова. Онъ невольно съ той же добродушной лаской отвчалъ ему, но разсудокъ его не соглашался съ его чувствомъ и долго посл все заставлялъ его искать тайнаго и враждебнаго значенія сказанныхъ словъ. Слова эти должны были относиться къ В... дач и даже къ тому, что нынче мужики похали пахать ее; но какъ они относились къ этому, Иванъ едотовъ не могъ себ уяснить.