Полное собрание сочинений. Том 17

Но Алексй въ одной рубах и порткахъ, въ шляп, поглядывал, щуря на золотое солнце свои небольшіе глаза, казавшіеся еще меньше отъ оспенныхъ шрамовъ, опять впередъ, на загибъ Дона, на струги, бжавшіе впереди; и только всмъ задомъ чуть поворачивалъ руль, и не отвчалъ.

— Вишь чортъ, у его не бось жопа не заболитъ поворачивать то, — говорили солдаты, раскачиваясь, занося весла.

Изъ рубленной каюты на корм <вышелъ> Нмецъ капитанъ въ чулкахъ, башмакахъ, и зеленомъ [?] разстегнутомъ кафтан. Оглядлся.

— Алексе, — сказалъ онъ, — которы смнъ.

— Вторая, Ульянъ Иванычъ.

— Надо смнить. А парусъ не можно? — спросилъ Нмецъ.

— Не возьметъ, Ульянъ Иванычъ, вонъ видишь — на Черноковымъ струг пытались, да спустили опять, — сказалъ Щепотевъ, указывая впередъ на дальніе струги, загибавшіе опять впередъ по Дону.

— Ну смняй.

— Позавтракали чтоль? — спросилъ Алексй.

— А то нтъ, — отвчали съ носу, прожовавши хлбъ.

— Смна! — крикнулъ Алексй негромко, и сразу подняли веслы гребцы, и зашевелились на сырой палуб, потягиваясь, поднимаясь, застучали ноги, и 16 человкъ гребцовъ подошли на смну, и одинъ старшой подошелъ на смну лоцмана.

— Ну, разомъ, ребята! берись!

Стукнули глухо о дерево борта ясеновыя, ужъ стертыя, весла, ударили по вод, но заплескали не ровно.

— Но черти! заспались, разомъ!

Тихій голосъ заплъ: «Вы далече, вы далече... во чистомъ пол», — весла поднялись, остановились и разомъ стукнули по дереву борта, плеснули по вод, и дернулся впередъ стругъ, такъ что качнулся Ульянъ Иванычъ, закуривавшій трубку у выхода изъ каюты, и Алексй Щепотевъ, переходившій въ это время къ носу, скоре сдлалъ шагъ впередъ, чтобъ не свихнуться. Алексй съ смной, снявшейся съ гребли, прошелъ къ носу. И вс стали разуваться и мыться, доставая ведромъ на веревк изъ подъ носа журчавшую воду.

Позавтракавъ, сидя кругомъ котла съ кашей, каждый съ своей ложкой, люди помолились на востокъ, и разслись, разлеглись по угламь на кафтанахъ, кто работая иглой, чиня портища, кто шиломъ за башмаками, кто повал[ясь] на брюх на скрещенныя руки, кто сдвинувшись кучкой, разговаривая и поглядывая на берега, на деревню, мимо которой шли и гд, видно, народъ шелъ къ обдни, кто въ отбивку отъ другихъ сидя и думая, какъ думается на вод. Алексй Щепотевъ²⁰⁰ легъ на своемъ мстечк у самаго носа на брюхо и глядлъ, то внизъ на смоленый носъ, какъ онъ перъ по вод и какъ вода, струясь, разбгалась подъ нимъ, то впередъ, на лодку и правило передняго струга, какъ они шаговъ за 100 впереди струили воду.²⁰¹ Кругомъ его шумлъ народъ, смялись, храпли, ругались, весело покрикивали гребцы, еще свжіе на работ и еще только разогрвшіе[ся] и развеселившіеся отъ работы. На берегу, близко, слышенъ былъ звонъ, и солдаты перекрикивались съ народомъ изъ села. Онъ не смотрлъ, не слушалъ и не думалъ, и не вспоминалъ, а молился Богу. И не объ чемъ нибудь, онъ молился Богу. Онъ и не зналъ, что онъ молится Богу, а онъ удивлялся²⁰² на себя. Ему жутко было. Кто онъ такой? Зачмъ онъ, куда онъ плыветъ? Куда равномерное поталкива[ніе] веселъ съ этимъ звукомъ, куда несетъ его? И зачмъ и кто куда плывутъ? И что бы ему сдлать съ собой. Куда бы двать эту силу, какую онъ чуетъ въ себ? Съ нимъ бывала эта тоска прежде и проходила только отъ водки. Онъ перевернулся.

— Мельниковъ! — крикнулъ онъ, — чтожъ помолить имянинника-то, — сказалъ онъ солдату Николаю Мельникову. <Мельниковъ какъ разъ несъ вино въ чашк.>

— Вотъ дай пристанемъ, — отвчалъ Мельниковъ.

Алексй всталъ и слъ на корточки, оглядываясь. Два нмца офицера сидли у входа въ каюту на лавк²⁰³ и пили пиво, разговаривая и смясь. Кучка сидла около разскащика-солдата.

Алексй подошелъ къ нимъ, послушалъ. Одинъ разсказывалъ, какъ два Татарскіе князя, отецъ съ сыномъ, поссорились за жену. Алексй опять легъ.

— Быть бд со мной, — подумалъ онъ, — это бсъ меня мучаетъ. —

Вдругъ позади, далеко, послышалась пальба. Бумъ, бумъ, — прогудли дв пушки. Остановили и бумъ, прогудла еще пушка, и еще три съ разу. Вс поднялись и столпились къ корм. Но видть ничего нельзя было. Недавно только загнули колно, и въ ¹/₂ верст плесо упиралось въ ту самую деревню, какую прошли, и загибалось на лво. Солдаты судили, кто палитъ: одни говорили — Князь какой празднуетъ, другіе смялись — Турки. Нмцы тоже подошли, говорили по своему. У старшаго нмца была трубка, онъ смотрлъ въ нее. —

— Одвайтесь! — крикнулъ Ульянъ Иванычъ. — Это Величество Царь!