Полное собрание сочинений. Том 17

Въ то время, какъ Царь шелъ къ нему, Алексй смотрлъ на него всего, и кром того думалъ о томъ, какъ и что сказать ему. Одно онъ понялъ, увидавъ Царя, что ему нужно сказать что нибудь почудне и такое, что бы поманило Царю, такое, чтобы сказать о себ, что онъ изъ солдатъ отличенъ. Царь засмялся тмъ смхомъ, отъ котораго страшно стало Алексю, когда бояринъ едоръ Алексичъ сказалъ ему, что солдатъ не отдалъ шляпу деныцику и сказалъ: ты самъ слазяй.

Царь подошелъ, взялъ, рванулъ шляпу, тряхнулъ съ нее воду и мокрую надлъ на голову.

— Спасибо, малый, — сказалъ онъ, ударивъ Алекся ладонью по мокрой голов, она мн дорога — дареная. Чтожъ Алексашк не отдалъ? Алексашка! —крикнулъ Царь.

Александра не было видно, но не усплъ Царь сказать: Алексашка, какъ онъ уже былъ тутъ, подойдя неслышными шагами и, улыбаясь, подтвердилъ слова едора Алексича.

— Ну чмъ теб жаловать за шляпу? — сказалъ Царь.

[Щепотевъ] въ ту же минуту <сказалъ:>

— Намъ не [въ] привычку нырять, намъ и спасибо царское — жалованье большое.

Въ то время, какъ Алексй говорилъ это, онъ почувствовалъ запахъ вина изъ желудка Царя и, оскаливъ зубы, прибавилъ:

— Если хочешь жаловать, вели водки дать. —

Царь не засмялся, а нахмурился и пристальнй посмотрлъ на широкую, здоровенную, умную и веселую рожу солдата, на его красную бычачью шею и на весь станъ, короткій и сбитый. Ему понравился солдатъ, и задумался о немъ, отъ того и нахмурился.

— Ты изъ какихъ?

— Изъ поповъ, — проговорилъ Алексй и засмялся, но не смлъ и захриплъ.

Вс засмялись.

— A гд жъ ты, попъ, нырять выучился?

Вс засмялись громче.

— На Муром свой дворишко былъ.

— A грамот учился?

— Знаю.

— Зачмъ же ты въ солдаты попалъ?

— Отъ жены, Государь.

— А что отъ жены?

Алексй переставилъ ноги половчй, приподнялъ плечи и руки, какъ будто хотлъ засунуть большіе пальцы за кушакъ, но кушака не было, опустилъ ихъ назадъ; но все таки сталъ такъ, что, видно онъ сбирался, не торопясь, по порядку разсказывать.

— Женили меня родители, да попалась блядь, я ее грозить [?], а она хуже, я ее ласкать, а она еще пуще, я ее учить, а она еще того зле; я ее бросилъ, а она того и хотла.

Отъ волненія ли, отъ холоду ли²¹⁶ сохнувшаго на немъ платья, Алексй началъ дрожать и скулами и колнками, говоря эти слова. Лицо его стало сизое. Царь захохоталъ и оглянулся. То самое, что онъ [хотлъ] приказать, было готово: Александръ принесъ ведро водки и, зачерпнувъ ковшемъ, держалъ его. Царь мигнулъ ему. Александръ поднесъ Алексю. Алексй перекрестился, поклонился Царю, выпилъ, крякнулъ и продолжалъ:

— Съ тоски загулялъ, пришелъ въ Москву и записался въ Обросимы.

— А жена же гд?

— Жена на Москв въ Преображенскомъ. Начальные люди ужъ вовсе отбили. Пропадай она совсмъ. Нтъ хуже жены. Потому....

Царь ²¹⁷, какъ будто его дернуло что то, повернулся и, ударивъ по плечу Головина, Автонома Михайлыча, сталъ говорить ему, что солдатъ этотъ малый хорошъ, что онъ его себ возьметъ. Автономъ Михайлычъ отвчалъ, что онъ пошлетъ спросить про него у Капитана и тогда пришлетъ Царю. Царь дернулся, какъ будто выпрастывая шею изъ давившаго галстука. Александръ былъ ужъ тутъ.

— А то прикажи, Государь, я его тутъ оставлю, a теб, Автономъ Михайлычъ, всть про него пришлетъ.

Алекся провелъ къ корм Александръ и сдалъ его другимъ деныцикамъ.

— Царь его при себ оставляетъ, — сказалъ онъ, — дайте ему перемниться, ребята. А тамъ его рухлядишку пришлютъ.²¹⁸

Очнувшись на другое утро отъ вина, котораго поднесли ему, Алекся одли въ новый кафтанъ и портки и башмаки и послали его къ Царю. —

* № 23.

7205 года, февраля 13 день въ субботу на сырной недл у Краснаго села на пруд сдланъ былъ городъ Азовъ, башни и ворота и каланчи нарядные и потхи²¹⁹ были изрядныя, а Государь Петръ Алексевичъ изволилъ тшиться.²²⁰

Рано утромъ <въ> воскресенье зазвонили во всхъ Московскихъ соборахъ, церквахъ и монастыряхъ къ ранней обдни, a потха на Красномъ Пруд еще не отошла, все еще тамъ палили изъ пушекъ и ружей.

Въ Тверскую²²¹ заставу на неболыпихъ на дужкахъ санкахъ, на чаломъ сытомъ мерин въхали два мужика изъ села Покровскаго. Мужики эти были два брата Посошковы, Раманъ и Иванъ. Они хали въ Москву къ хлбодцу и знакомцу давному, отцу Авраамію, строителю Андреевскаго монастыря.

Посошковы работали на монастырь столярную работу и хали свести счеты и получить деньги.²²² Караульные на застав были стрльцы.... полка. Десятской зналъ Посошковыхъ и поздоровкался съ братьями.

— Здорово живете, Елистратъ. Да вотъ дльцо есть до Отца игумна Андреевскаго. —

— Какъ дловъ не быть.

— Да на денекъ нынче...²²³

— А это чтожъ <палятъ>? — спросилъ Иванъ, прислушиваясь къ раскатамъ пальбы.

— У Царя гулянье. Азовъ празднуютъ.

— Такъ, — сказалъ Иванъ и посмотрлъ на брата.

Меньшой Иванъ былъ мужикъ невысокій, <кремнястой,> сухой, рыжеватый, съ маленькой бородкой и <весь> конопатый. Старшій Романъ былъ повыше, съ длиннымъ носомъ и длинной бородой. Романъ, какъ глядлъ на ворота, такъ и не спустилъ глазъ и ничего не сказалъ. —

— Такъ, такъ, — гуляетъ. А нынче дни прощеные. Приведетъ ли Богъ вернуться. Прости Христа ради, дядя Елистратъ.