<Для Вронскаго и Анны наступило наконецъ давно желанное и дорого купленное счастіе.>
* № 156 (рук. № 97).
Было начало Іюля. Посл обда дти Долли съ гувернанткой и Варинькой (дти любили ее, казалось, больше матери и требовали, чтобы она шла съ ними) пошли за грибами. Сергей Ивановичъ, какъ и обыкновенно, сознательно и снисходительно отдыхая отъ умственныхъ и общественныхъ трудовъ, наслаждался простой, ясной деревенской жизнью. Сергй Ивановичъ еще за обдомъ сказалъ, что онъ пойдетъ съ ними за грибами.
– Я очень люблю ходить за грибами, – сказалъ онъ, оглядываясь на всхъ и какъ бы подчеркивая то значеніе, которое должно имть его – философа и общественнаго руководителя – хожденіе за грибами.
Варинька покраснла, услыхавъ это, и Кити переглянулась съ Долли.
Тотчасъ посл обда еще Сергй Ивановичъ не допилъ свою чашку кофе и еще находился въ середин спора съ братомъ. Сергй Ивановичъ говорилъ, что сельская жизнь, въ противуположность городской, проста и ясна, и въ этомъ ея прелесть. Константинъ Левинъ говорилъ, что, напротивъ, городская ясна и проста, потому что въ городской люди живутъ въ условіяхъ, которые они сами сдлали, а въ сельской сталкиваешься съ необъяснимымъ.
– Ты во многомъ перемнился съ тхъ поръ, какъ женился, и къ лучшему, – сказалъ Сергй Ивановичъ улыбаясь Кат, которая стояла, перегнувшись назадъ, съ усталымъ выраженіемъ подл мужа и, очевидно, ожидала конца спора, чтобы сказать ему что то. – Но не перемнился въ твоей любви защищать самыя парадоксальныя темы.
– Ты бы сла, мой другъ, теб нехорошо стоять, – сказалъ ей мужъ, значительно глядя на нее.
Сергй Ивановичъ подалъ ей стулъ. Она сла.
– Ну какая же сложность можетъ быть въ первобытныхъ условіяхъ жизни, – продолжалъ Сергй Ивановичъ, – въ сравненіи съ тмъ экстрактомъ, такъ сказать, изъ этихъ условій, которымъ мы занимаемся, когда, напримръ, пишешь книги, излагаешь свои мысли о всхъ этихъ предметахъ.
* № 157 (рук. № 97).
– Ты знаешь, про что мы говорили, когда ты вошелъ?
– Про ситчики.
– Да, и про ситчики, но потомъ объ томъ, какъ длаютъ предложенія.
– А, – сказалъ Левинъ, улыбаясь и чувствуя, но не слушая ее.
– И о твоемъ брат и Вареньк. Я очень желаю этаго. Какъ ты думаешь, устроится это?
– Не знаю. Я долженъ теб сказать, что я брата не понимаю. Мы съ нимъ такія чуждыя натуры, что я не понимаю его.[1647]
Какъ теб сказать, я нынче думалъ о моихъ отношеніяхъ съ нимъ, – началъ онъ говорить всю свою задушевную мысль, какъ онъ всегда говорилъ съ женою, вполн увренный, что она пойметъ его, какъ бы ни трудно и глубоко было то, что онъ иметъ сказать. Какъ ни странно бы было ему сказать при комъ нибудь, знающемъ Кити и ея быстрый и неглубокій умъ, что Левинъ говорилъ ей и она понимала такiя вещи, которыя не могъ бы понять ни его братъ Сергй Ивановичъ, ни кто изъ самыхъ умныхъ людей его знакомыхъ, а это было такъ.[1648] – Я чувствую, что не могу понять цлей его мыслей. Какъ теб сказать. Я всегда ищу того, что любитъ человкъ, и этаго я не нахожу.– Никакъ мыслями и разговорами не сойдетесь. Я слушала нынче вашъ споръ.
– Да вотъ хоть ныншній споръ.[1649]
Онъ и не видитъ тхъ вопросовъ неразршимыхъ, которые представляются на каждомъ шагу, если имть въ виду самое дло; но у него это какъ то ясне. Если мужикъ бденъ… – началъ Левинъ.Кити скучно было это, но она все понимала.
– Такъ зачмъ же ты споришь?
– Я спорю по дурной привычк, но я теперь убдился, что мы съ нимъ два различныхъ человка.[1650]
Разумеется, онъ лучше меня. Но я бы не желалъ такимъ быть.– Такъ почему же онъ лучше тебя?
– Потому что онъ длаетъ дло, полезное другимъ. А я ничего не длаю. Я началъ писать книгу и бросилъ, а онъ написалъ прекрасную книгу. Его книга прекрасная,[1651]
но правда, что она ужъ и забыла давно о томъ, чего онъ хотлъ. Она вся направлена противъ того, что можно противъ нея сказать. И мало того, теперь ее разбранили, эту книгу, и какъ всегда нарочно притворились, что не понимаютъ того, что онъ хотлъ сказать, и приняли на себя тонъ, что они все знаютъ, что онъ хотлъ сказать, но что онъ просто не знаетъ того, о чемъ говоритъ, и поднимаютъ его на смхъ. И онъ теперь пишетъ отвтъ, который уже забылъ даже про то, что говорила книга, которая сама забыла про то, чего она хотла, и такъ и идетъ.[1652] Ну, я этаго не могу. Вотъ ничего и не длаю. Не могу, мн совстно длать дло не всми силами души, а такого дла, въ которое бы положить вс силы, нтъ.– Ну, какъ ты скажешь про папа? – спросила Кити. – Что, можно его упрекнуть, что онъ ничего не длалъ?
– Никакъ. Но надо имть ту простоту, ясность, доброту, какъ твой отецъ, а у меня есть ли? Вотъ я ничего не длаю и мучаюсь. Все это ты надлала. Посл тебя, моихъ отношеній съ тобой, мн такъ стало противно все ненастоящее, что я не могу. Мы сейчасъ съ Кирюшинымъ толковали о колодц, все это не важно, но это настоящее. Что дти грибовъ набрали – настоящее, что ты тутъ – это самое настоящее.
– [1653]
Я, главное, удивляюсь, что ты безпокоенъ, потому что не исполняешь какого то урока.[1654]