Я живо представилъ себ то, что должно вспоминаться въ его старческомъ одиночеств этому умирающему человку и мн въ чуж стало жутко. Я вспомнилъ про т ужасы, кром палокъ, въ которыхъ онъ долженъ былъ принимать участіе. Про загоняніе на смерть сквозь строй, про разстрливанье, про убійства и грабежи городовъ и деревень на войн (онъ участвовалъ въ польской войн), и я сталъ разспрашивать его про это. Я спросилъ его про гоняніе сквозь строй.
Онъ разсказалъ подробно про это ужасное дло. Какъ ведутъ человка, привязаннаго къ ружьямъ и между поставленными улицей солдатами съ шпицрутенами палками, какъ вс бьютъ, а позади солдатъ ходятъ офицеры и покрикиваютъ: «бей больнй!»
– «Бей больнй!» прокричалъ старикъ начальническимъ голосомъ, очевидно не безъ удовольствія вспоминая и передавая этотъ молодечески-начальническій тонъ.
Онъ разсказалъ вс подробности безъ всякяго раскаянія, какъ бы онъ разсказывалъ о томъ, как бьютъ быковъ и свжуютъ говядину. Онъ разсказалъ о томъ какъ водятъ несчастнаго взадъ и впередъ между рядами, какъ тянется и падаетъ забиваемый человкъ на штыки, какъ сначала видны кровяные рубцы, какъ они перекрещиваются, какъ понемногу рубцы сливаются, выступаетъ и брызжетъ кровь, какъ клочьями летитъ окровавленное мясо, какъ оголяются кости, какъ сначала еще кричитъ несчастный и какъ потомъ только охаетъ глухо съ каждымъ шагомъ и съ каждымъ ударомъ, какъ потомъ затихаетъ, и какъ докторъ, для этого приставленный, подходитъ и щупаетъ пульсъ, оглядываетъ и ршаетъ, можно ли еще бить человка или надо погодить и отложить до другого раза, когда заживетъ, чтобы можно было начать мученье сначала и додать то количество ударовъ, которое какіе-то зври, съ Палкинымъ во глав, ршили, что надо дать ему. Докторъ употребляетъ свое знаніе на то, чтобы человкъ не умеръ прежде, чмъ не вынесетъ вс т мученія, которыя можетъ вынести его тло.
Разсказывалъ солдатъ посл, какъ посл того, какъ онъ не можетъ больше ходить, несчастнаго кладутъ на шинель ничкомъ и съ кровяной подушкой во всю спину несутъ въ гошпиталь вылчивать съ тмъ, чтобы, когда онъ вылечится, додать ему ту тысячу или дв палокъ, которыя онъ не дополучилъ и не вынесъ сразу.
Разсказывалъ, какъ они просятъ смерти и имъ не даютъ ее сразу, a вылчиваютъ и бьютъ другой, иногда третій разъ. И онъ живетъ и лчится въ гошпитал, ожидая новыхъ мученій, которыя доведутъ его до смерти.
И его ведутъ второй или третій разъ и тогда уже добиваютъ на смерть. И все это за то, что человкъ или бжитъ отъ палокъ или имлъ мужество и самоотверженіе жаловаться за своихъ товарищей на то, что ихъ дурно кормятъ, а начальство крадетъ ихъ паёкъ.
Онъ разсказывалъ все это, и когда я старался вызвать его раскаяніе при этомъ воспоминаніи, онъ сначала удивился, а потомъ какъ будто испугался.
– Нтъ, говоритъ, это что-жъ, это по суду. Въ этомъ разв я причиненъ? Это по суду, по закону.
То же спокойствіе и отсутствіе раскаянія было у него и по отношенію къ военнымъ ужасамъ, въ которыхъ онъ участвовалъ и которыхъ онъ много видлъ и въ Турціи и въ Польш. Онъ разсказалъ объ убитыхъ дтяхъ, о смерти голодомь и холодомъ плнныхъ, объ убійств штыкомъ молодого мальчика-поляка, прижавшагося къ дереву.
И когда я спросилъ его не мучаютъ ли совсть его и эти поступки, онъ уже совсмъ не понялъ меня. Это на войн, по закону, за Царя и отечество. Это дла, по его понятію, не только не дурныя, но такія, которыя онъ считаетъ доблестными, добродтельными, искупающими его грхи. То, что онъ раззорялъ, губилъ неповинныхъ ничмъ дтей и женщинъ, убивалъ пулей и штыкомъ людей, то, что самъ заскалъ стоя въ строю на смерть людей и таскалъ ихъ въ гошпиталь и опять назадъ на мученье, это все не мучаетъ его, это все какъ будто не его дла. Это все длалъ какъ будто не онъ, а кто-то другой.
Есть у него кое-какіе свои гршки личные, когда онъ безъ того, что онъ называетъ закономъ, билъ и мучалъ людей, и эти мучаютъ его и для искупленія отъ нихъ онъ ужъ много разъ причащался и еще надется причаститься передъ самой смертью, разсчитывая на то, что это загладитъ мучающіе его совсть грхи. Но онъ все-таки мучается и картины ужасовъ прошедшаго не покидаютъ его.