Триста тысячъ человкъ въ острогахъ и арестантскихъ ротахъ сидятъ запертые въ тсные, вонючіе помщенія и умираютъ медленной тлесной и нравственной смертью. Жены и дти ихъ брошены безъ пропитанія, а этихъ людей держатъ въ вертеп разврата – острогахъ и арестантскихъ ротахъ, и только смотрители, полновластные хозяева этихъ рабовъ, суть т люди, которымъ на что-нибудь нужно это жестокое безсмысленное заключеніе. Десятки тысячъ людей съ вредными идеями въ ссылкахъ разносятъ эти идеи въ дальніе углы Россіи и сходятъ съ ума и вшаются. Тысячи сидятъ по крпостямъ и или убиваются тайно начальниками тюремъ или сводятся съ ума одиночными заключеніями. Милліоны народа гибнутъ физически и нравственно въ рабств у фабрикантовъ. Сотни тысячъ людей каждую осень отбираются отъ семей, отъ молодыхъ женъ, пріучаются къ убійству и систематически развращаются. Царь русскій не можетъ выхать никуда безъ того, чтобы вокругъ него не была цпь явная сотенъ тысячъ солдатъ, на 50 шаговъ другъ отъ друга разставленная по дорог, и тайная цпь, следящая за нимъ повсюду. Король сбираетъ подати и строитъ башни, и на башн длаетъ прудъ, и въ пруду, выкрашенномъ синей краской, и съ машинами, представляющими бурю, катается на лодк. А народъ мретъ на фабрикахъ: и въ Ирландіи, и во Франціи, и въ Бельгіи.
Не нужно имть особой проницательности, чтобы видть, что в наше время все то же, и что наше время полно тми же ужасами, тми же пытками, которые для слдующихъ поколній будутъ такъ же удивительны по своей жестокости и нелпости.
Болзнь все та же, и болзнь не столько тхъ, которые пользуются этими ужасами, сколько тхъ, которые приводятъ ихъ въ исполненіе. Пускай бы Петры, Екатерины, Палкины, Баварскіе короли пользовались въ 100, въ 1000 разъ боле. Пускай [бы] устраивали башни, театры, балы, обирали бы народъ. Пускай Палкинъ заскалъ бы народъ, пускай теперешніе злоди вшали бы сотнями тайкомъ въ крпостяхъ, только бы они длали это сами, только бы они не развращали народъ, не обманывали его, заставляя его участвовать въ этомъ, какъ стараго солдата.
Ужасная болзнь эта, болзнь обмана о томъ, что для человка можетъ быть какой-нибудь законъ выше закона любви и жалости къ ближнимъ и что потому онъ никогда не можетъ ни по чьему требованию длать очевидное несомннное зло своимъ братьямъ, убивая, заская, вшая ихъ, сажая въ тюрьмы, забирая ихъ въ солдаты, отбирая отъ нихъ подати.
1880 лтъ [тому назадъ] на вопросъ фарисеевъ о томъ, позволительно давать подать Кесарю или нтъ, сказано: отдавайте Кесарево Кесарю, а Божье Богу.
Если бы была у людей въ наше время хоть слабая вра въ ученіе Христа, то они считали бы должнымъ Богу хоть то, чему не только словами училъ Богъ человка, сказавъ: «не убій»; сказавъ: «не длай другому того, чего не хочешь, чтобы теб длали»; сказавъ: «люби ближняго какъ самого себя», – но то, что Богъ неизгладимыми чертами написалъ въ сердц каждаго человка: любовь къ ближнему, жалость къ нему, ужасъ передъ убійствомъ и мучительствомъ братьевъ.
Если бы люди врили Богу, то они не могли бы не признавать этой первой обязанности къ Нему, исполнять то, что Онъ написалъ въ ихъ сердц, т. е. жалть, любить, не убивать, не мучать своихъ братьевъ. И тогда слова: Кесарево Кесарю, а Божье Богу имли бы для нихъ значеніе.
Царю или кому еще все, что хочешь, но только не Божіе. Нужны Кесарю мои деньги – бери; мой домъ, мои труды – бери: Мою жену, моихъ дтей, мою жизнь – бери; все это не Божіе. Но нужно Кесарю, чтобъ я поднялъ и опустилъ прутъ на спину ближняго; нужно ему, чтобы я держалъ человка пока его будутъ бить, чтобы я связалъ человка или съ угрозой убійства, съ оружіемъ въ рук стоялъ надъ человкомъ, когда ему длаютъ зло, чтобы я заперъ дверь тюрьмы за человкомъ, чтобы я отнялъ у человка его корову, хлбъ, чтобы я написалъ бумагу, по которой запрутъ человка или отнимутъ у него то, что ему дорого – всего этого я не могу, потому что тутъ требуются поступки мои, а они то и есть Божіе. Мои поступки это то, изъ чего слагается моя жизнь, жизнь, которуя я получилъ отъ Бога, я отдамъ Ему одному. И потому врующій не можетъ отдать Кесарю то, что Божіе. Идти черезъ строй, идти въ тюрьму, на смерть, отдавать подати Кесарю – все это я могу, но бить въ строю, сажать въ тюрьму, водить на смерть, собирать подати – всего этого я не могу для Кесаря, потому что тутъ Кесарь требуетъ отъ меня Божіе.
Но мы дошли до того, что слова: «Богу Божіе» для насъ означаютъ то, что Богу отдавать копечныя свчи, молебны, слова – вообще все, что никому, тмъ боле Богу, не нужно, а все остальное, всю свою жизнь, всю святыню своей души, принадлежащую Богу, отдавать Кесарю!
–
[ВАРИАНТЫ К «НИКОЛАЮ ПАЛКИНУ».]
* № 1.
Мы ночевали у 95 лтняго солдата. Онъ служилъ при Александре I и Никола.
– Что умереть хочешь?
– Умереть! Еще какъ хочу. Прежде боялся, а теперь объ одномъ прошу Бога, только бы причаститься – покаяться – а то грховъ много.
– Какіе же грхи?