«Вы бы перешли въ Россію: тамъ-бы вы были ближе».
«Въ Россію? въ Россію?» повторилъ капитанъ, недоврчиво качая головой и грустно улыбаясь. «Здсь я все еще на что нибудь да гожусь, а тамъ я послдній офицеръ буду. Да и то сказать, двойное жалованье для нашего брата, бднаго человка, тоже что нибудь да значитъ».
«Неужели, Павелъ Ивановичъ, по вашей жизни вамъ бы недостало ординарнаго жалованья?» спросилъ я.
«А разв двойнаго достаетъ?» подхватилъ горячо Капитанъ, «посмотрите-ка на нашихъ офицеровъ: есть у кого грошъ мдный? Вс у маркитанта на книжку живутъ, вс въ долгу по уши. Вы говорите: по моей жизни.... что-жъ по моей жизни, вы думаете, у меня остается что нибудь отъ жалованья? Ни гроша! Вы не знаете еще здшнихъ цнъ; здсь все въ три дорога...»
Капитанъ очень понравился мн посл этаго разговора — больше чмъ понравился: я сталъ уважать его. —
Павелъ Ивановичь жилъ скупо: въ карты не игралъ, кутилъ рдко и курилъ простой табакъ — тютюнъ, который однако, неизвстно почему, называлъ не тютюнъ, a
«Всего бывало», — говаривалъ капитанъ, — «когда я въ 26 году въ Польш служилъ...» Онъ разсказывалъ мн, что въ Польш онъ будто-бы былъ и хорошъ собой, и волокита, и танцоръ; но глядя на него теперь, какъ-то не врилось. Не потому, чтобы онъ былъ очень дуренъ; у него было одно изъ тхъ простыхъ спокойныхъ русскихъ лицъ, которыя съ перваго взгляда не представляютъ ничего особеннаго, но потому что маленькіе [?] срые глаза его выражали слишкомъ много равнодушія ко всему окружающему, и въ рдкой улыбк, освщавшей его морщинистое загорлое лицо, былъ замтенъ постоянный оттнокъ какой-то насмшливости и презрнія.
Офицеры однаго съ нимъ полка, кажется, уважали его, но считали за человка грубаго и чудака. Когда я спрашивалъ о немъ, храбръ ли онъ? мн отвчали <какъ обыкновенно отвчаютъ Кавказскіе офицеры въ подобныхъ случаяхъ>: «То-есть, какъ храбръ?.. Также какъ и вс».[100]
** № 9 (III ред.).
Въ 4 часа утра на другой день капитанъ захалъ за мной. На немъ былъ старый истертый и заплатанный сюртукъ безъ эполетъ, лезгинскіе широкіе штаны, блая попашка съ опустившимся и пожелтвшимъ курпеемъ[101]
и азіятская шашченка черезъ плечо самой жалкой наружности — одна изъ тхъ шашекъ, которыя можно видть только у бдныхъ офицеровъ и у переселенныхъ хохловъ, обзаводящихся оружіемъ.* № 10 (III ред.).
Мы молча хали по дорог; капитанъ не выпускалъ изо рта дагестанской трубочки, съ каждымъ шагомъ поталкивалъ ногами свою лошадку и казался задумчиве обыкновеннаго. Я усплъ замтить торчавшій изъ-за засаленнаго воротника его мундира кончикъ черной ленточки, на которой вислъ образокъ, привезенный мною; и мн, не знаю почему, пріятно было убдиться, что онъ не забылъ надть его.
* № 11 (III ред.).
«И куда скачетъ?» съ недовольнымъ видомъ пробормоталъ капитанъ, щурясь отъ пыли, которая столбомъ поднялась на дорог, и не выпуская чубука изо рта сплевывая на сторону. —
«Кто это такой?» спросилъ я его.
«Прапорщикъ <нашего полка, князь..... ей Богу забылъ. Недавно еще прибылъ въ полкъ. Изъ Грузинъ кажется.> Аланинъ, субалтеръ-офицеръ моей роты. Еще только въ прошломъ мсяц изъ корпуса прибылъ въ полкъ».
«Врно, онъ еще въ первый разъ идетъ въ дло?» сказалъ я.
«То-то и радёшенекъ.....» отвчалъ капитанъ, глубокомысленно покачивая головой. «Охъ! молодость!»
«Да какже не радоваться? я понимаю, что это для молодаго офицера должно быть очень пріятно».
«Поврьте», отвчалъ капитанъ медленно-серьезнымъ тономъ, выколачивая трубочку о луку сдла, «поврьте Л. Н.: ничего пріятнаго нтъ. Вдь вс мы думаемъ, что не мн быть убитымъ, а другому; а коли обдумать хорошенько: надо-же кому нибудь и убитымъ быть».
* № 12 (III ред.).
<Батальонный командиръ — маленькій пухленькій человчекъ въ шапк огромнаго размра, сопровождаемый двумя Татарами, халъ стороной и представлялъ изъ себя видъ человка, глубоко чувствующаго собственное достоинство и важность возложенной на него обязанности — колонно-начальника. Когда онъ отдавалъ приказанія, то говорилъ необыкновенно добренькимъ, сладенькимъ голоскомъ. (Эту манеру говорить я замтилъ у большей части колонно-начальниковъ, когда они исполняютъ эту обязанность.)>
* № 13 (III ред.).