В дооктябрьский период изданию «Озорника» всячески препятствовала цензура. 18 ноября 1898 г. С.-Петербургский цензурный комитет слушал дело о запрещении выпуска рассказа отдельным изданием и постановил: «Брошюру „Озорник“ запретить» (Архив А. М. Горького, ЦД-1-3). Экземпляр рассказа (листы из
24 августа 1905 г. С.-Петербургский цензурный комитет вновь вынес решение: «Рассказ „Озорник“ к напечатанию не дозволять» (Архив А. М. Горького, ЦД-4-12). В цензурном деле хранится доклад ст. сов. Савенкова, сделанный на заседании цензурного комитета 24 августа 1905 г.: «Для напечатания отдельным изданием представлен на цензурное разрешение коротенький рассказ М. Горького „Озорник“. В рассказе этом со свойственным Горькому талантом выведен типичный хулиган — человек злонамеренный, завистливый, занятый в типографии измышлением и исполнением различных каверз в отношении всех, с кем только сталкивает его жизнь, все эти каверзы носят характер озорного издевательства. Автор не выражает к этому типу отвращения, идеализирует его, вкладывая в его уста всем известные софизмы Горького об общественных низах и верхах и жертвах <…> Такая книжка — 2–3 коп. — не может не сделаться доступной именно низшему классу населения <…> Ввиду сего, согласно циркуляра о книжках для народного чтения, рассказ Горького „Озорник“ не подлежит допущению к печатанию новым изданием» (там же, ЦД-4-12). Можно предположить, что под новым изданием имелась в виду
Рассказ понравился Л. Н. Толстому. В Яснополянской библиотеке сохранился экземпляр II тома «Рассказов» Горького, изд. «Знание», 1901. В конце рассказа «Озорник» рукой Толстого написано: «Хорошо всё».
Критика сразу обратила внимание на новое произведение Горького.
В. А. Поссе писал Горькому 23 августа 1897 г., сразу после выхода журнальной публикации рассказа: «Ваш „Озорник“ мне очень понравился» (там же, КГ-п-59-1-10).
А. М. Скабичевский называл Гвоздева «строптивым человеком» — «в истинном и буквальном смысле этого слова», в отличие от Коновалова, у которого строптивость проявляется лишь в виде тоски. Отмечая, что «типы строптивых людей среди народа» выписаны Горьким ярко, рецензент упрекал автора в том, что он якобы оставляет читателя «в полном неведении», не показывая, «откуда же берутся подобного рода типы, как они создаются?» «Путем ли наследственности», — недоумевает критик, — «являются ли жертвами особенного темперамента или же внешних условий жизни?», «выродки» они или «избранные натуры?» («Сын отечества», 1897, № 227, 22 августа).
В «Книжках „Недели“» отмечалось, что Горький показал в «Озорнике» — «положение человека, всем обделенного», попытался «изобразить тип, очевидно нарождающийся» («Книжки „Недели“», 1897, № 9, стр. 276, 279). Горький, — подчеркивалось на страницах другого журнала, — ввел «в салоны российской беллетристики» «новые общественные слои», представляющие собой «продукты зарождающегося нового общественного строя» («Русская мысль», 1897, № 9, стр. 427). Однако при этом имелись в виду отнюдь не представители рабочего класса, а безработные люди, босяки, именуемые в рецензии «обескураженными»: «…озорник — такой же обескураженный, как и все герои г. Горького», «его озлобление — беспредметное, так сказать, метафизическое <…> безыдейное, неинтеллектуальное озлобление» (там же, стр. 430). В рецензии, посвященной выходу первого издания «Очерков и рассказов», подчеркивалось: «Для его героев вопрос вовсе не в имущественном неравенстве и даже не в различии общественных положений, а в том, что „человек человеку внимание должен оказывать по движению сердца“» («Русская мысль», 1898, № 8, стр. 308). «Озорника» коснулся и А. И. Богданович: «Гвоздев — по натуре протестант», он «чувствует обиду в своем положении», ищет справедливости в человеческих отношениях, его «беспокойная душа» не может «примириться с установленным порядком вещей», но изменить его — тоже не может («Мир божий», 1898, № 7, стр. 7, 8).