Полное собрание сочинений. Том 4. Утро помещика

Юхванкина изба была тщательно покрыта соломой съ барскаго гумна и срублена изъ свжаго свтло-сраго осиноваго лса, тоже изъ барскаго заказа, съ двумя выкрашенными красными ставнями у оконъ и крылечкомъ, съ навсомъ, съ затйливыми перильцами, вырзанными изъ досокъ. Снцы и холодная изба были тоже исправны; но общій видъ довольства и достатка, который имла эта связь, нарушался нсколько пригороженной къ воротищамъ кисти съ недоплетенымъ заборомъ и раскрытымъ навсомъ, который виднлся изъ за нея. Въ то самое время, какъ Николинька подходилъ съ одной стороны къ крыльцу, – съ другой подходили дв женщины крестьянки, несшія ушатъ. Одна изъ нихъ была жена, другая – мать Юхванки. Первая была плотная, румяная баба, съ необыкновенно просторно развитой грудью, въ красномъ кумачевомъ платк, въ чистой рубах съ бусами на ше, шитой на ше и рукавахъ занавск, яркой панев и тяжелыхъ черныхъ смазанныхъ котахъ, надтыхъ на толсто намотанныя онучи. Конецъ водоноса не покачивался и плотно лежалъ на ея широкомъ и твердомъ плеч. Легкое напряженіе, замтное въ покраснвшемъ и обильно вспотвшемъ ея лиц, изгиб спины и мрномъ движеніи рукъ и ногъ еще боле выказывали ея силу и здоровье. Другой-же конецъ водоноса имлъ далеко не такую сильную и высокую опору. – Юхванкина мать была одна изъ тхъ старухъ, лта которыхъ невозможно опредлить, потому что он, кажется, дошли уже до послдняго предла разрушенія въ живомъ человк. – Корявый остовъ ея, на которомъ надта была черная изорванная рубаха и безцвтная панева, былъ буквально согнутъ дугою, такъ что водоносъ лежалъ скоре на спин, чмъ на плеч ея. Об руки ея съ искривленными пальцами, которыми она держалась за водоносъ, были какого-то темно-бураго цвта и, казалось, не могли уже разгибаться; понурая, мрно качавшаяся голова, обвязанная какимъ-то тряпьемъ, носила на себ самые тяжелые слды глубокой старости и нищеты. Изъ подъ узкаго лба, съ обихъ сторонъ котораго выбивались остатки желто-сдыхъ волосъ, изрытаго по всмъ направленіямъ глубокими морщинами, тускло смотрли въ землю красные глаза, лишенные рсницъ, длинный носъ казался еще больше и безобразне отъ страшно втянутыхъ щекъ и впалыхъ безцвтныхъ губъ. Одинъ огромный желтый зубъ выказывался изъ подъ верхней губы и сходился почти съ вострымъ подбородкомъ; подъ скулами и на горл висли какіе то мшки, шевелившіеся при каждомъ движеніи; дыханіе ея было громко и тяжело, но босыя, искривленныя ноги – хотя волочась, но мрно двигались одна за другою. —

Юхванка былъ не родной ея сынъ, а пасынокъ. 5 лтъ онъ остался сироткой съ братомъ своимъ Алешой дурачкомъ. Вдов оставили мужнину землю, и она одна своими трудами кормила сиротъ. Управляющій взялъ Юхванку къ себ, научилъ граммот, а потомъ отдалъ на миткалевую фабрику. Вдова осталась одна съ Алешой и, не переставая трудиться, довела хозяйство почти до цвтущаго положенія. Когда Юхванка уже сталъ на возраст, вдова взяла его, женила и передала ему землю и все свое имущество. «Примрная мачиха», сказали бы в нашемъ быту, а у крестьянъ иначе и не бываетъ. Этаго еще мало: когда Юхванка сталъ въ дом хозяинъ, мачиха поняла, что она ему въ тягость – не трудно было ей о томъ догадаться, потому что, что на сердц, то и на язык у простаго человка. Юхванка можетъ быть не разъ намекалъ ей объ этомъ. – Чтобы не сть даромъ хлбъ, мачиха не переставала трудиться по сил, по мочи. «Сноха женщина молодая – надо ее пожалть», говорила она себ и старалась исполнять всю трудную работу въ дом. Но сноха не жалла ее: часто посылала туда, сюда и даже выговаривала ей. – Старуха не думая о томъ, что все, что было въ двор: скотина, лошади, снасть – все было пріобртено ею, безропотно повиновалась и работала изъ послднихъ силъ – «какое примрное самоотверженіе», сказали бы въ нашемъ свт, а у крестьянъ иначе и не бываетъ. У нихъ человкъ цнится по польз, которую онъ приноситъ, и старый человкъ, зная, что онъ уже не зарабатываетъ своего пропитанія, старается тмъ больше, чмъ меньше у него остается силъ, чтобы хоть чмъ нибудь заплатить за хлбъ, который онъ стъ. Зато бездйствіе, желчность, болзни, скупость и эгоизмъ старости неизвстны имъ такъ же, какъ и низкій страхъ медленно приближающей[ся] смерти – порожденія роскоши и праздности. Тяжелая трудовая дорога ихъ ровна и спокойна, а cмерть есть только желанный конецъ ея, въ которомъ вра общаетъ блаженство и успокоеніе. Да, трудъ – великій двигатель человческой природы; онъ единственный источникъ земнаго счастія и добродтели.