Полное собрание сочинений. Том 4. Утро помещика

– Съ натуги, кормилецъ. Взяли мы ее запрошлый годъ изъ Бабурина, – продолжала она слезнымъ голосомъ, – ну баба была и молодая, свжая, смирная: важная была баба, родной. Дома-то у отца за заловками въ хол жила, нужды не видала, а какъ къ намъ поступила, какъ нашу работу узнала, и на барщину, и дома, и взд, она, да я. Мн что? я, баба привышная, она-жъ тяжелая была, да горе стала терпть, а все маялась – работящая была – ну, надорвалась, сердешная. Стала чахнуть, да чахнуть. Лтось петровками еще на бду родила, a хлбушка не было, кой-что, кой-что ли, работа-же спшная подошла. У ней груди и пересохли. Дтенокъ первинькой былъ, коровенки нту-ти, да и дло наше мужицкое, гд рожкомъ выкормить, а кормить нечмъ; ну извстно, бабья глупость, она этимъ пуще убиваться стала. А какъ мальчишка померъ, ужъ она съ этой кручины выла, выла, голосила, голосила, да нужда, да работа, все таже, да такъ извелась, сердешная, что къ Покрову и сама кончилась. Онъ ее поршилъ, бестія. Что я тебя просить хотла, Ваше Сіятельство – продолжала она, низко кланяясь.

– Что?

– Вдь онъ мужикъ еще молодой, отъ меня уже какой работы ждать, нынче жива, а завтра помру. Какъ ему безъ жены быть? Вдь онъ теб не мужикъ будетъ. Обдумай ты насъ какъ нибудь, отецъ ты нашъ.

– То есть ты женить его хочешь? Чтожъ, это дло.

– Сдлай божескую милость, ты нашъ отецъ, ты наша мать, – и, сдлавъ знакъ своему сыну, она съ нимъ вмст грохнулась въ ноги Князя.

– Зачмъ-же ты въ землю кланяешься, – говорилъ Николинька, съ досадой поднимая ее за плечо. – Разв нельзя такъ сказать. Ты знаешь, что я этаго не люблю. Жени сына, пожалуйста, я очень радъ, коли у тебя есть невста на примт.

Старуха поднялась и утирала рукавомъ сухіе глаза. Давыдка послдовалъ ея примру и въ томъ же глупо-апатическомъ положеніи продолжалъ стоять и слушать, что говорила его мать.

– Невсты-то есть, какъ не быть? Вотъ Васютка Михйкина, двка ничего, да вдь безъ твоей воли не пойдетъ.

– Разв она не согласна?

– Нтъ, кормилецъ, коли по согласію пойдетъ?

– Ну, такъ чтожъ длать? Я принуждать не могу, а вы поищите другую: не у себя, такъ у чужихъ, я охотно заплачу 100, 200 р., только бы шла по своей охот, а насильно выдавать замужъ нельзя. И закона такого нтъ, да и грхъ это большой.

– Э-э-эхъ кормилецъ! Да статочное ли дло, чтобы, глядя на нашу жизнь, охотой пошла? Солдатка самая и та такой нужды на себя принять не захочетъ. Какой мужикъ и двку къ намъ въ дворъ отдастъ. Отчаянный не отдастъ. Вдь мы голь, нищета. Одну, скажетъ, почитай, что съ голоду, заморили, такъ и моей тоже будетъ. Кто отдастъ? – прибавила она, недоврчиво качая головой. – Разсуди, Ваше Сіятельство.

– Такъ что же я могу сдлать?

– Обдумай ты насъ какъ нибудь, родненькій, – повторила убдительно Арина, – что намъ длать?

– Да что же я могу обдумать? Я тоже ничего не могу сдлать для васъ въ этомъ отношеніи. Вотъ хлба вы просили, такъ я прикажу вамъ отпустить и во всякомъ дл готовъ помогать; только ты его усовсти, чтобы онъ свою лнь-то бросилъ, – говорилъ Николинька, выходя въ сни, старух, которая кланяясь слдовала за нимъ.

– Что я съ нимъ буду длать, отецъ? Вдь самъ видишь, какой онъ. Онъ вдь мужикъ и умный, и смирный, грхъ напрасно сказать, художествъ за нимъ никакихъ не водится; ужъ это Богъ знаетъ, что это съ нимъ такое попритчилось, что онъ самъ себ злодй. Вдь онъ и самъ тому не радъ. Я, батюшка, Ваше Сіятельство, – продолжала она шопотомъ, – и такъ клала и этакъ прикидывала: неиначе, какъ испортили его злые люди.

– Какъ испортили?

– Да какъ испортили? Долго ли до грха. По злоб вынули горсть земли изъ подъ слду… и навкъ не человкомъ исдлали, вдь всякіе люди бываютъ. Я такъ себ думаю; не сходить-ли мн къ Дындыку старику, что въ Воробьевк живетъ, онъ всякія слова знаетъ и порчу снимаетъ, и съ креста воду пущаетъ; такъ не пособитъ ли онъ!

– Нтъ, онъ не поможетъ; а я подумаю о твоемъ сын, – и Князь вышелъ на улицу.

– Какъ не помочь, кормилецъ, вдь онъ колдунъ, одно слово колдунъ.

Давыдка Блый мужикъ смирный, непьющій, неглупый и честный, онъ лучше многихъ своихъ товарищей, которые живутъ не такъ бдно, какъ онъ. Но несчастный въ высшей степени лимфатическій темпераментъ или апатическій характеръ, или проще[?] наслдственная непреодолимая лнь, сдлали его тмъ, что онъ есть – лодыремъ, какъ выражается его мать. И она совершенно права, говоря, что онъ самъ этому не радъ. Онъ родился лодыремъ и вкъ будетъ лодыремъ, ничто не измнитъ его. Но родись онъ въ другой сфер, въ которой безпрерывный тяжелый трудъ не есть существенная необходимость, кто знаетъ, чмъ-бы онъ былъ? Разв мало встрчаемъ мы этихъ запухшихъ, вялыхъ, лнивыхъ натуръ безъ живости и энергіи, которые были такими-же лодырями, родись они въ бдности? Но средства къ существованію ихъ обезпечены, временный умственный трудъ въ нкоторой степени возможенъ для нихъ, и они спокойно погружаются въ свою безвыходную апатію, часто даже щеголяя ею, и, неизвстно почему, называя славянскою лнью.