М. М. Достоевский не утаил от автора отрицательного отзыва редактора «Отечественных записок» А. А. Краевского, который «не мог дочитать» «Дядюшкин сон». В этом же письме (от 21 октября 1859 г.) он предупреждал, что, по всей вероятности, критики произведений Достоевского (речь шла еще и о «Селе Степанчикове и его обитателях») не будет, так как «журналы перестали теперь обозревать друг друга» (см.:
Едва ли не единственным свидетельством о сочувственном интересе мыслящих современников к «Дядюшкину сну», которым мы располагаем, является письмо матери критика Д. И. Писарева, В. Д. Писаревой, к Достоевскому от 7 апреля 1878 г. «В 60 году, — писала она, — после его <Д. И. Писарева> выздоровления <…> мы читали с ним вместе <…> Вашу повесть „Дядюшкин сон“, и он так от души хохотал над старым князем, и у нас даже вошло в поговорку, когда слышишь вздор, говорить: „Ну да, и сахар, и кадушки там были“. Ему так понравился этот рассказ своей игривостью, что он хотел из него составить пьесу для театра» (см.: «Красный архив», 1924. т. V, стр. 249).
Лишь в 1880 г. О. Ф. Миллер в работе «Русские писатели после Гоголя» посвятил повести несколько слов, отнеся одного из ее персонажей, бедного учителя Васю, к галерее «забитых людей» (см.:
Наиболее суровый, едва ли не уничтожающий, отзыв о повести принадлежит самому автору. В 1873 г., отвечая на предложение студента-юриста Московского университета М. П. Федорова обработать «Дядюшкин сон» для сцены, Достоевский писал: «15 лет я не перечитывал мою повесть „Дядюшкин сон“. Теперь же, перечитав, нахожу ее плохою. Я написал ее тогда в Сибири, в первый раз после каторги, единственно с целью опять начать литературное поприще и ужасно опасаясь цензуры (как к бывшему ссыльному). А потому невольно написал вещичку голубиного незлобия и замечательной невинности. Еще водевильчик из нее бы можно сделать, но для комедии — мало содержания, даже в фигуре князя, единственной серьезной фигуре во всей повести» (см. письмо от 14 сентября 1873 г.). Достоевский был настолько строг в своем суждении, что в случае осуществления постановки просил не указывать его имени в афишах.
К форме «скандальной» провинциальной «хроники», к которой Достоевский (возможно, под влиянием Щедрина) впервые обратился в «Дядюшкином сне», он позднее — в другую историческую эпоху — вернулся в «Бесах», значительно расширив рамки этого жанра и придав ему новый — политически злободневный — характер (см. об этом: История русского романа, т. II. М.—Л., 1964, стр. 236, 237).
р. 296.
р. 296.
р. 296.
р. 297.