Отъ того въ обществ искусственномъ, основанномъ на формальномъ сочетаніи интересовъ, каждое улучшеніе совершается вслдствіе какого-нибудь преднамреннаго плана; новое отношеніе вводится потому, что ныншнее мнніе беретъ верхъ надъ вчерашнимъ порядкомъ вещей; каждое постановленіе насильственно измняетъ прежнее: развитіе совершается, какъ мы уже замтили, по закону переворотовъ — съ верху въ низъ или съ низу въ верхъ, смотря по тому, гд торжествующая партія сосредоточила свои силы, и куда торжествующее мнніе ихъ направило. Напротивъ того, въ обществ, устроившемся естественно изъ самобытнаго развитія своихъ коренныхъ началъ, каждый переломъ есть болзнь, боле или мене опасная; законъ переворотовъ, вмсто того, чтобы быть условіемъ жизненныхъ улучшеній, есть для него условіе распаденія и смерти: ибо его развитіе можетъ совершаться только гармонически и непримтно, по закону естественнаго возрастанія въ односмысленномъ пребываніи.
Одно изъ самыхъ существенныхъ отличій правомрнаго устройства Россіи и Запада составляютъ коренныя понятія о прав поземельной собственности. Римскіе гражданскіе законы, можно сказать, суть вс не что иное, какъ развитіе безусловности этого права. Западно-Европейскія общественныя устройства также произошли изъ разновидныхъ сочетаній этихъ самобытныхъ правъ, въ основаніи своемъ неограниченныхъ и, только въ отношеніяхъ общественныхъ, принимающихъ нкоторыя взаимно-условныя ограниченія. Можно сказать: все зданіе Западной общественности стоитъ на развитіи этого личнаго права собственности, такъ, что и самая личность, въ юридической основ своей, есть только выраженіе этого права собственности.
Въ устройств Русской общественности, личность есть первое основаніе, а право собственности только ея
Запутанность, которая въ послдствіи могла произойти отъ этихъ отношеній въ высшихъ слояхъ общества, при уничтоженіи мелкихъ княжествъ и сліяніи ихъ въ одно правительственное устройство, была случайная и имла основаніе свое, какъ кажется, въ причинахъ постороннихъ, являясь не какъ необходимое развитіе, но уже какъ нкоторое уклоненіе отъ правильнаго развитія основнаго духа всей Русской государственности. Впрочемъ, во всякомъ случа, это особенное, совершенно отличное отъ Запада, положеніе, въ которомъ человкъ понималъ себя относительно поземельной собственности, должно было находиться въ связи со всею совокупностью его общественныхъ и общежительныхъ и нравственныхъ отношеній.
Потому, общежительныя отношенія Русскихъ были также отличны отъ Западныхъ. Я не говорю о различіи нкоторыхъ частныхъ формъ, которыя можно почитать несущественными случайностями народной особенности. Но самый характеръ народныхъ обычаевъ, самый смыслъ общественныхъ отношеній и частныхъ нравовъ, былъ совсмъ иной. Западный человкъ раздробляетъ свою жизнь на отдльныя стремленія и, хотя связываетъ ихъ разсудкомъ въ одинъ общій планъ, однакоже, въ каждую минуту жизни, является какъ иной человкъ. Въ одномъ углу его сердца живетъ чувство религіозное, которое онъ употребляетъ при упражненіяхъ благочестія; въ другомъ, — отдльно — силы разума и усилія житейскихъ занятій; въ третьемъ — стремленія къ чувственнымъ утхамъ; въ четвертомъ — нравственно-семейное чувство; въ пятомъ — стремленіе къ личной корысти; въ шестомъ — стремленіе къ наслажденіямъ изящно искусственнымъ; и каждое изъ частныхъ стремленій подраздляется еще на разные виды, сопровождаемые особыми состояніями души, которыя вс являются разрозненно одно отъ другаго и связываются только отвлеченнымъ разсудочнымъ воспоминаніемъ. Западный человкъ легко могъ поутру молиться съ горячимъ, напряженнымъ, изумительнымъ усердіемъ; потомъ отдохнуть отъ усердія, забывъ молитву и упражняя другія силы въ работ; потомъ отдохнуть отъ работы, не только физически, но и нравственно, забывая ея сухія занятія за смхомъ и звономъ застольныхъ псенъ; потомъ забыть весь день и всю жизнь въ мечтательномъ наслажденіи искусственнаго зрлища. На другой день ему легко было опять снова начать оборачивать то же колесо своей наружно-правильной жизни.