Какое бы ни было наше мнніе о пришествіи Варяговъ: добровольно ли вся Русская земля призвала ихъ, или одна партія накликала на другую; но ни въ какомъ случа это пришествіе не было нашествіемъ чужаго племени; ни въ какомъ случа также оно не могло быть завоеваніемъ, ибо, если черезъ полтораста лтъ такъ легко можно было выслать ихъ изъ Россіи, или, по крайней мр, значительную ихъ часть, то какъ же могли бы они такъ легко завоевать ее прежде? Какъ могли бы такъ безмятежно держаться въ ней противъ ея воли?[36]
. При нихъ спокойно и естественно совершалось образованіе ея общественныхъ и государственныхъ отношеній, безъ всякихъ насильственныхъ нововведеній, единственно вслдствіе внутренняго устройства ея нравственныхъ понятій. Со введеніемъ же Христіанства, нравственныя понятія Русскаго человка измнились, а вмст съ ними и его общежительныя отношенія; и потому все общественное устройство Русской земли должно было въ своемъ развитіи принять также направленіе Христіанское.Лучшимъ выраженіемъ той готовности, съ какою Русскій человкъ стремился съ самаго начала осуществить въ своей жизни всю полноту принятаго имъ новаго убжденія, можетъ служить первое, еще необдуманное (такъ прекрасно необдуманное!) желаніе Св. Владиміра: прощать всмъ преступникамъ. Сама Церковь первая остановила его отъ исполненія этого желанія, положивъ, такимъ образомъ, различіе между обязанностями лично-духовными и свтски-правительственными. Вмст съ тмъ опредлила она, сначала навсегда, твердыя границы между собою и государствомъ, между безусловною чистотою своихъ высшихъ началъ и житейскою смшанностію общественнаго устройства, всегда оставаясь вн государства и его мірскихъ отношеній, высоко надъ ними, какъ недосягаемый, свтлый идеалъ, къ которому они должны стремиться, и который самъ не смшивался съ ихъ земными пружинами. Управляя личнымъ убжденіемъ людей, Церковь Православная никогда не имла притязанія насильственно управлять ихъ волею, или пріобртать себ власть свтски-правительственную или, еще мене, искать формальнаго господства надъ правительственною властію. Государство, правда, стояло Церковью: оно было тмъ крпче въ своихъ основахъ, тмъ связне въ своемъ устройств, тмъ цльне въ своей внутренней жизни, чмъ боле проникалось ею. Но Церковь никогда не стремилась быть государствомъ, какъ и государство, въ свою очередь, смиренно сознавая свое мірское назначеніе, никогда не называло себя „святымъ”. Ибо, если Русскую землю иногда называли: „святая Русь”, то это единственно съ мыслію о тхъ святыняхъ мощей и монастырей и храмовъ Божіихъ, которыя въ ней находились; а не потому, чтобы ея устройство представляло сопроницаніе церковности и свтскости, какъ устройство „Святой Римской Имперіи”.
Управляя такимъ образомъ общественнымъ составомъ, какъ духъ управляетъ составомъ тлеснымъ, Церковь не облекала характеромъ церковности мірскихъ устройствъ, подобныхъ рыцарско-монашескимъ орденамъ, инквизиціоннымъ судилищамъ и другимъ свтско-духовнымъ постановленіямъ Запада; но, проникая вс умственныя и нравственныя убжденія людей, она невидимо вела государство къ осуществленію высшихъ Христіанскихъ началъ, никогда не мшая его естественному развитію. И духовное вліяніе Церкви на это естественное развитіе общественности могло быть тмъ полне и чище, что никакое историческое препятствіе не мшало внутреннимъ убжденіямъ людей выражаться въ ихъ вншнихъ отношеніяхъ. Неискаженная завоеваніемъ, Русская земля, въ своемъ внутреннемъ устройств, не стснялась тми насильственными формами, какія должны возникать изъ борьбы двухъ ненавистныхъ другъ другу племенъ, принужденныхъ, въ постоянной вражд, устроивать свою совмстную жизнь. Въ ней не было ни завоевателей, ни завоеванныхъ. Она не знала ни желзнаго разграниченія неподвижныхъ сословій, ни стснительныхъ для одного преимуществъ другаго, ни истекающей оттуда политической и нравственной борьбы, ни сословнаго презрнія, ни сословной ненависти, ни сословной зависти. Она не знала, слдственно, и необходимаго порожденія этой борьбы: искусственной формальности общественныхъ отношеній и болзненнаго процесса общественнаго развитія, совершающагося насильственными измненіями законовъ и бурными переломами постановленій. И князья, и бояре, и духовенство, и народъ, и дружины княжескія, и дружины боярскія, и дружины городскія, и дружина земская, — вс классы и виды населенія были проникнуты однимъ духомъ, одними убжденіями, однородными понятіями, одинакою потребностію общаго блага. Могло быть разномысліе въ какомъ нибудь частномъ обстоятельств; но въ вопросахъ существенныхъ — слдовъ разномыслія почти не встрчается.