„Это то, что справедливо называется
„Я не понимаю тебя, — сказалъ Палеологъ: — разв наше тло не такая же тнь души? А между тмъ душу въ тл мы называемъ воплощенною.”
„Для насъ, при нашемъ образ мыслей, это выраженіе истинно. Но ты не забудь, любезный другъ, что наши теоретики не такъ думаютъ.”
Въ продолженіе этого разговора друзья возвратились домой. Леонардъ, желая еще больше объяснить свои мысли объ искусств, досталъ свой портфель, въ которомъ хранилось богатое собраніе его рисунковъ вмст съ маленькими, мелко исписанными листочками, на которыхъ хранились его стихи и разныя мысли и минутныя замчанья.
„Да! — продолжалъ онъ говорить, перебирая страницы своего портфеля: — удивительно, какъ въ наше умное и многостороннее время говорится столько несправедливаго и односторонняго объ изящномъ”...
„Постой, Леонардъ! — прервалъ его Палеологъ:—чей это портретъ?”
„Это? Это портретъ одной знакомой мн дамы; ты не знаешь ее.”
„Почему-жъ ты думаешь, что я ее не знаю? Мн кажется, это графиня Эльм..., съ которой я халъ изъ Константинополя до Тріеста.”
„Да, это графиня Эльм....”
„Леонардъ, по какому случаю у тебя портретъ ея?”
„О, эту исторію я разскажу теб когда-нибудь... со всми подробностями... вотъ: нашелъ!
„Нтъ, Леонардъ, я не хочу теперь слушать твоихъ разсужденій; оставимъ это до другаго времени. Теперь разскажи мн, какъ ты знаешь графиню Эльм...”
„Изволь, если это теб любопытне. Впрочемъ, исторія эта не длинная. Надобно только по порядку... Вотъ какъ это было.
„Съ тхъ поръ прошло четыре года, — нтъ, больше! теперь ужъ пять лтъ. Какъ время идетъ! Я учился тогда въ Іен...
„Недалеко отъ Іены лежитъ одно изъ имній графини Эльм…, куда она прізжаетъ иногда на лто, вмст съ теткою своею, баронессою Вес...
„Надобно сказать, что въ университетет, между прочимъ, я былъ друженъ съ однимъ студентомъ, котораго звали Фридрихъ Вульфъ. Его отецъ пасторомъ въ Р...; это маленькій городокъ въ Виртенберг.
„Фридрихъ Вульфъ имлъ одно качество въ высочайшей степени: онъ былъ музыкантъ, какихъ мало, какіе родятся вками. Только, по несчастію, онъ былъ еще и поэтъ. Вмсто того, чтобы совсмъ предаться одному искусству, Вульфъ старался соединить ихъ оба: онъ бросилъ свою скрипку и пристрастился къ гитар, чтобы на ней съ утра до вечера наигрывать темы для своихъ стиховъ. Впрочемъ, надобно признаться, что онъ скоро достигъ на гитар до такого совершенства, какое трудно вообразить, не слыхавши его. Изъ своихъ семи струнъ умлъ онъ извлекать такіе звуки, которыхъ нельзя было и подозрвать въ этомъ бдномъ инструмент. Я до сихъ поръ не понимаю, откуда онъ бралъ эту сладость, эту силу, эту необыкновенную
„Вульфъ былъ весь въ музык и въ своихъ стихахъ. Его свднія въ наукахъ были довольно посредственныя; на лекціи ходилъ онъ лниво; впрочемъ, неохотно также раздлялъ и забавы товарищей. Почти всегда задумчивый, съ гитарой, онъ наигралъ и надумалъ себ какой-то особенный міръ изъ мечтательныхъ звуковъ, изъ блестящихъ словъ, изъ мудреныхъ выдумокъ, — и жилъ себ въ этомъ мір одинъ.
„Меня любилъ онъ; охотно разсказывалъ мн свои мечты, игралъ свои фантазіи и плъ стихи. Признаюсь, что въ этихъ довренностяхъ, не смотря на многое сумасбродное, я находилъ много поэтическаго.