Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

„Его внутренняя жизнь была не столько собраніемъ чувствъ, сколько догадокъ сердечныхъ. Въ дтств онъ былъ несчастливъ; изъ большой семьи одинъ сынъ нелюбимый — рано пріобрлъ онъ убжденіе, что жизнь настоящая не въ обстоятельствахъ, а въ мысляхъ, и что отъ горя жизни можно укрыться въ музык и поэзіи. Съ этою цлью началъ онъ строить себ храмъ убжища, какъ онъ выражался. Въ этомъ храм должно было соединиться все, что питаетъ и гретъ душу, чего ищутъ, желаютъ, куда идутъ надежды; все, что служитъ концомъ сердечныхъ стремленій. И что бы ни касалось его воображенія, тотчасъ же одвалось въ мимику и переходило въ слово. Онъ врилъ, что для всего на свт есть особенный переливъ звуковъ, и что есть какое-то слово, внецъ и основаніе всякаго мышленія, ключь ко всмъ тайнамъ, цль всхъ воздыханій человчества; что это слово незамтно для людей, потому что хранится высоко въ сердц, выше, дальше внутренняго зрнія; что тамъ лежитъ оно несгараемо, въ вчномъ огн изъ самыхъ пламенныхъ чувствъ, изъ горячихъ думъ и раскаленныхъ образовъ воображенія человка; что къ нему ведетъ воздушная лстница, составленная изъ сильныхъ думъ, изъ страстныхъ звуковъ и сердечныхъ вдохновеній; что по ступенямъ этой лстницы скользятъ и восходятъ незримые духи, легкія тни, которыя помогаютъ душ; что все прекрасное на земл есть только блдный отблескъ одного живаго слова, горящаго на высот сердечной. Однако, смотря на прекрасное земное, можно, какъ бы смотря въ зеркало, догадываться: откуда свтъ и гд къ нему дорога. Но горе тому, — говорилъ онъ, — кто приметъ зеркало за правду, если кто усомнится въ правд, обманувшись въ зеркал!”

„У меня въ альбом есть портретъ Фридриха, посмотри его: этотъ листокъ я считаю однимъ изъ лучшихъ моего портфеля. ”

Тутъ Леонардъ досталъ картину, на которой изображенъ былъ Нмецкій студентъ съ распущенными волосами, которыми игралъ втеръ, безъ галстуха и съ гитарою въ рукахъ. Онъ сидитъ подъ деревомъ; вокругъ него разбросана свтлая роща, которой втви гнутся въ одну сторону, и нсколько цвтущихъ кустарниковъ, тоже смятыхъ находящею бурею. Часть неба покрыта облаками, тучи несутся грядою, но лучи солнца еще ярко озаряютъ одну половину картины. Другая уже темна. Гроза начинается; но видно, что день былъ прекрасный. Вдали подымается радуга.

Все это замтно было съ перваго взгляда на Леонардовой картин. Но когда Палеологъ сталъ вглядываться въ нее подробне, она вдругъ приняла новый видъ. Каждая часть въ ней оживилась особенно, каждая черта кисти выражала какой-нибудь фантастическій предметъ. Облака были собраніемъ безчисленныхъ лицъ и тней: то крылатая женщина летитъ съ распущенными волосами; то чудное зданіе распадается на части, но изъ обломковъ его образуются очерки новыхъ существъ; то горы, сотканныя изъ разнообразныхъ фигуръ; исполины, зми, страшныя чудовища и прекрасныя двы, все вмст, одинъ призракъ сливается съ другимъ, и вс вмст составляютъ одну густую, бурную тучу.

Но не одно небо, не одни облака, также и деревья были оживлены. Каждая втка, согнутая втромъ, рисовала очеркъ тней, фигуръ; каждый промежутокъ въ листьяхъ обрисовывалъ лицо или чудовище; даже цвты на кустарникахъ, склоняясь къ земл, обозначали какой-нибудь призракъ.

Но въ одномъ мст, гд солнечный лучъ сквозь отверстіе втвей ярко падалъ на свжую зелень, переская дугу далекой радуги и образуя собою прозрачный столбъ свтлой пыли, тамъ, чуть замтно внимательному взору, подымалась въ глубин свта воздушная лстница, усянная крылатыми тнями.

Между тмъ, какъ Палеологъ разсматривалъ картину, Леонардъ продолжалъ свой разсказъ...

1838 г.

[Стихотворения]