Полное собрание стихотворений

Журнал «Сын отечества» в начале XIX века на первое место и перечне лучших русских баснописцев помещает Хемницера: «Русская поэзия весьма богата сочинениями басен или притчей: Хемницер, Дмитриев, Крылов и многие другие смело могут стать наряду с лучшими баснописцами других земель».^[1] Популярность басен Хемницера в первой половине ХIХ века была настолько велика, что даже слава Крылова не заслонила их в глазах читателей этой пиры. В развитии русской басни Хемницер явился своего рода переходным звеном от «притч» Сумарокова с их натуралистически-гротескными приемами — к басням Крылова, знаменовавшим победу реалистического начала в басенном жанре.

«В баснях Хемницер с особенной полнотой выразил свои взгляды, свои общественные и философские принципы и достиг наибольшего художественного совершенства. В них он выступает прежде всего как просветитель, как последователь энциклопедистов» и материалистов XVIII века, обличая и высмеивая пороки и недостатки, порожденные политической и экономической отсталостью России господством депостнически-феодальных отношений

«Мыслящий ум был признан единственным мерилом всех вещей,— писал о просветителях XVIII века Ф. Энгельс.— ...Все существовавшие дотоле государственные и общественные порядки, все унаследованные от прошлого воззрения были отвергнуты как неразумные и свалены в одну кучу. Мир в течение прошедших веков руководился нелепыми предрассудками; лишь теперь его озарил яркий свет разума, и все прошлое заслуживало лишь сострадания и презрения».^[2] Хемницер, однако, не заходил так далеко в своих сомнениях по поводу существующих порядков. Но неразумность феодально-крепостнического, деспотического строя была ясна и для него.

Политические взгляды Хемницера, его мировоззрение в основном сложились в русле просветительской идеологии. Восставая против несправедливости социального уклада, отвергая деспотический произвол самодержавной власти, критикуя пороки и недостатки современного общества, Хемницер видел выход из всех зол в просвещении и моральном перевоспитании, сохранял веру в просвещенный абсолютизм.

Эта исторически понятная непоследовательность взглядов баснописца сделала возможными разноречивые оценки его идейной позиции в советском литературоведении. Так, например, Г. А. Гуковский в курсе литературы XVIII века отказал басням Хемницера в сатирической направленности, в общественной активности: «...Немногие «вольные» басни лишены все же отчетливой активности; они осуждают, но не воинствуют. И именно отказ от активности — основной тон басен Хемницера. Он не хочет более бороться; он только критик и моралист, смиряющийся перед «силою вещей». Он пишет ряд басен на общеморальные и общебытовые темы. В других баснях он выступает с проповедью прекращения борьбы. Лучше жить в скромной тиши и не дерзать в соседство бурь — такова мораль басни „Дерево“».^[1]

Верно отметив слабые стороны мировоззрения Хемницера, Г. А. Гуковский неправомерно распространяет их на все его творчество и судит баснописца судом нашего времени. Конечно, Хемницер был далек от революционного протеста и стоял на позициях просветительства. Но ведь за исключением Радищева, в XVIII веке никто из писателей дальше этих позиций не пошел. Поэтому упрекать Хемницера в том, что он не был революционером, не исторично. Точно так же несправедливо отказывать басням Хемницера в сатирической направленности. Значительная часть его басен имеет резкий сатирический характер («Побор львиный», «Дележ львиный», «Осел в уборе», «Привилегия», «Лестница» и другие), хотя многие из них, видимо именно в силу их остроты и резкости, сам баснописец не решился опубликовать и они были напечатаны уже после его смерти.

Другая точка зрения была высказана недавно А. В. Десницким, который, отвергая оценку Г. А. Гуковского, стремился представить Хемницера последовательным врагом самодержавия, непримиримым обличителем и сатириком, решительно отрицавшим общественные порядки своего времени. Так, противопоставляя Хемницера Карамзину, как защитнику дворянской умиротворенности, А. В. Десницкий приходит к выводу, что Хемницер боролся за «освобождение» народа совсем на манер Радищева: «У Хемницера не было приверженности Карамзина к традиционно сложившимся дворянским общественным учреждениям, а наоборот, он возлагал надежды на самые большие неожиданности. Если для Карамзина была характерна формула: сначала просвещение, потом освобождение, то у Хемницера отчасти можно усматривать обратное: сначала освобождение, принесенное временем, потом просвещение»^[1]. Но если «сначала освобождение», то это программа Радищева, если же «освобождение, принесенное временем», то тогда и различие с Карамзиным утрачивается.