Полное собрание творений. Том II. Письма

122 (51). Феотиму [947]

Гиерон почерпнул много больше прекрасного из общения с Симонидом, нежели Симонид из общения с Гиероном[948]. Призываю в свидетели «моего и твоего Друга»[949], ты не стал счастливее благодаря дружбе с великим Анфимием, в то время как сам этот великий Анфимий твоей дружбой счастлив. Ибо может ли могущественный человек обладать «собственностью лучшей, чем друг»[950], характер которого лишен барышничества – а таков именно, я это знаю, Феотим – человек кротчайший, любимый Богом в своем существе. Ты, Феотим, поэт больший, чем Симонид (Симонид ведь признавал, что говорит ради серебра[951]), однако в вас есть нечто общее: как Симонид передал Гиерона последующим временам, так и благодаря поэзии Феотима Анфимий, пока существуют эллины

[952], будет частым предметом литературных бесед. Пусть он взращивает Рим, а ты взращивай его имя, ибо Бог дал поэзии распоряжаться славой[953], красота которой осеняет и тебя.

123 (34). Анисию [954]

Иоанн[955], которого я люблю за то, что он любит тебя, борется с тяжкой болезнью. Однако самое страшное для него не болезнь, но то, что он удален от твоей святой главы, ибо он и сейчас еще в таком же [болезненном] состоянии. Есть и третье, что отягчает его страдания: он страстно желает поступать как солдат и с трудом переносит вынужденное безделье.

124 (147). Иоанну [956]

Я полагаю, тебе повезло; и везенье это опередило твои молитвы, когда ты, предоставив нам

В сени безумья блуждать по [бесплодным] пустыням[957]

,

оставил прозябающими в земных заботах, вознесся, не покинув земной юдоли, уединился, чтобы вкусить жизни блаженных (если только Ган (Γάνος)[958], рассказывавший нам о тебе, не наплел чего и не напридумывал: дружеское расположение легко похищает истину). Этот Ган представил нам дело так, что ты ведешь монастырскую жизнь, и единственная причина твоего появления в городе – это чтение книг и размышление над ними, насколько оно направлено к богословию; и еще он говорит, ты носишь серый трибоний[959]. Что до одежды, то белая ничуть не хуже, ибо чистое и более световидное правильнее всего считать посвященным светлейшей из природ[960]. Поскольку же ты отдал предпочтение темному[961], подражая неким предшественникам, то я одобряю все, что ведет к божественному. Ибо благое завершение дается действию целевой причиной, и выбор является определяющим моментом добродетели. Мы радуемся вместе с тобой тому, что ты так быстро достиг совершенства, к которому мы с великим трудом прорываемся уже давно. Молись же с нами, чтобы и мы достигли его некогда и извлекли пользу из своих философских забот, чтобы потраченная на книги жизнь не оказалась тщетной

[962]. Проводи жизнь в здоровье и счастье, – о, удивительный!

125 (60). Авксентию [963]

Обвинив тебя в том, что ты наносишь вред нашей дружбе, я выиграю дело по всем статьям – и перед лицом Бога, и перед лицом Его служителей. Почему я оказался вовлечен в твою неприязнь к моему брату? Он ведь взял сторону покойного Фаоса против Саббатия[964], не спросив моего мнения. Ты же сам говорил с ним и не убедил его. И вот тогда ты обратил свой гнев на меня и причинил мне все зло, какое только мог. Я же (а тогда я был на это способен) согласился предать гласности раздор, но теперь я этого не желаю и к этому не способен. И возраст истощил мое честолюбие – это он сделал прекрасно, – и священные законы[965] мне этого не позволяют.

Вместе с тем вспоминаю я и наше общее воспитание, и детство, и время, проведенное в Кирене: следует полагать это имеющим большую силу, чем дело Саббатия. Обратись же к благому делу дружбы и прими мое приветствие. Ты понимаешь, сколь велик вред, сколько времени я страдал молча, напрягаясь изо всех сил, чтобы молчать, несмотря на страдание?! Таково зло соперничества.

126 (117). Авксентию [966]

... На пустынную гору
Или в кипящие волны ревущего моря[967]

– вот куда Гомер отправляет пороки, возникающие из любопрения; философия же вообще не дает им никакой власти в душе. Но мы слишком слабы, чтобы философствовать, – во всяком случае, я. И в то же время никак не хотим оказаться хуже тех солдат, о которых сложена Поэма[968]. Потому нам следует вновь обратиться к Гомеру, который где-то говорит: «[Феб,] начинай; ты летами юнейший»[969].

Итак, лучше, чтоб сражения не было; если же оно все-таки случится, – то начать следует тому, кто моложе (так именно и думал Посейдон, уступая право первого удара юнейшему богу). Задача же старшего – довести дело до совершенства, совершенство же есть единомыслие.