Полнолуние

Вместо ответа Петр наклонился к ней, и их губы слились в неумелом первом поцелуе. Магда почти не заметила, как той ночью потеряла девственность, это случилось быстро и бескровно. То, что происходило между ней и Петром, казалось донельзя естественным. Они напоминали Ромео и Джульетту из XVIII столетия – юные, красивые, горячие, но из разных миров. Магду соблазнил восторженный взгляд художника, полный тайного огня, который Петр будто передал ей, такой бледной и слабой. Однако он при всей своей любви не мог жениться на Магдалине, потому что та была графиней, высокородной и восхитительно недоступной. Она понимала это и не питала напрасных иллюзий. Ей хотелось почувствовать себя простой девушкой, живой и пылкой. Не рваться душой в небесные дали, а стать приземленной, как все. Магдалина нисколько не любила Петра, хоть и пала с ним в столь недостойном грехе. Она лишь позволяла себя любить, но сама не была способна на сильные чувства, за исключением глубокой привязанности к дяде, который ее воспитал.

Эдгар пока был не в силах признать, что его дочка выросла, превратилась в девушку. Для него восемнадцатилетняя Магда все еще оставалась малышкой с пепельными локонами. Его разум отказывался замечать соломинки в ее волосах и отблески счастья в глазах, и он ни о чем не догадывался, пока не случилось неизбежное.

Магдалина не сразу узнала, что беременна: она носила ребенка на удивление легко, ее даже не тошнило. Целых четыре месяца она бездумно радовалась, что прекратились изнуряющие ежемесячные кровотечения, пока у нее не начал расти живот и дитя не зашевелилось под сердцем. Эдгар же увидел сразу, что станет дедом, и не знал, как донести это до старого графа. Магдалину словно осиял ореол одухотворенного света, как у Мадонны на картинах эпохи Возрождения.

Когда граф Романеску заметил ее округлившийся живот, приковывающий к себе постыдное внимание, разразился грандиозный скандал. Граф кричал так, что стены замка сотрясались, Магда испуганно рыдала, и Эдгар привычно заступился за нее. Он не мог не защитить дочь от гнева графа Милоша.

– Если вы хотите это обсудить, говорите со мной, но не трогайте Магдалину. В ее положении нельзя волноваться.

– Хорошо, – согласился тот, – извольте пройти в кабинет.

– Что вы намерены предпринять? – спросил Эдгар, когда они уединились с графом Романеску.

– Я не стану держать ее под своей крышей после того, что она сделала, – последовал суровый ответ.

– А что, собственно, такого ужасного она сделала? – возразил Эдгар, изящно выгнув бровь. – Скажем так, повела себя несколько легкомысленно. Да, девочка оступилась, но это поправимо. Ребенка даже можно оставить расти в замке, сказать, что это приемыш, взятый из милости. И все будет шито да крыто, никто ничего не узнает.

– Значит, вот что для вас главное – чтобы все было шито-крыто? – заключил из этих слов граф Милош. – Она, должно быть, тоже рассуждала так, отсюда ее распущенность. Вы растили Магду как принцессу, во всем ей потакали, с самой колыбели. Она ни в чем не знала отказа и выросла избалованной дурой. Это вы испортили ее!

– Вы сейчас вините меня, тогда как сами не занимались ее воспитанием, – холодно парировал Эдгар. – Вы не уделяли ей ни минуты своего драгоценного времени.

– Она лишь женщина, – пренебрежительно пожал плечами граф. – Единственные ее достоинства – красота и невинность. Теперь же осталась только красота. Она вылитая мать.

В ответ до невозможности похожий на Магду дядя иронично усмехнулся. Эта самодовольная улыбка очень шла его красивому лицу, которое смотрелось особенно молодым на контрасте со стареющим родственником. Граф с удивлением отметил, что шурин по-прежнему выглядит на тридцать лет, хотя ему должно быть уже под пятьдесят.

– Она не лишь женщина – она моего рода, – весомо сказал Эдгар таким тоном, словно это ставило Магдалину несоизмеримо выше других женщин.

– Да она и пошла в ваш род, и я рад, что не в мой! – сказал граф в бешенстве. – Но беспутная дочь опозорила мой род, к которому, к несчастью, принадлежит. Кажется, у меня сделается удар из-за нее.

Граф мучился бесплодными раздумьями о природе этой странной порочности Магдалины, что скрывалась за ее ангельской внешностью и показной кротостью. Злился он и на Эдгара Вышинского, присутствие которого терпел и вынужден был величать братом, а тот отвечал ему затаенным пренебрежением под маской слащавой учтивости. Магдалина – достойная представительница рода Вышинских, их порода, которой граф Милош уверенно приписывал душевную и физическую слабость. Даже болезнь крови у злосчастной Магды была от них. Он давно сожалел, что имел неосторожность из-за легкого увлечения породниться с этим семейством, с их гордыней и отвратительными пороками, о которых неосознанно подозревал.

Граф опустился в кресло напротив, утомленный спором, и внушительно проговорил, желая поставить точку: