Полнолуние

Когда Магда очутилась дома, в надежных и холодных стенах замка, она выпила ведьмин отвар, задернула шторы и легла в кровать. Магдалина не испытывала раскаяния за содеянное, воспринимая будущего ребенка не как человека, а лишь как живой позор, спавший внутри нее под покровом из белого шелка. Не было у нее мыслей и о другом ребенке, рожденном ею и брошенном, как и желания что-то сделать для него. На какой-то миг Магда ощутила, что ей удалось сбросить свою истерзанную плоть, как грязное платье, и воспарить над собой, однако ей было суждено остаться бескрылой. Это сокрушило ее чистый дух, который вновь замкнулся в слепом плену тела наедине с тягостными мыслями. Магдалина утопала в девичьей кровати, и все привидения, населяющие замок Романеску, плотным кольцом обступили ложе и вертели по кругу. Призраки, до поры до времени прячущиеся по углам, как юркие мыши, теперь опутали стены паутиной и жаждали разорвать ее тело, не принимая Магду как свою родню и зная, что она не принадлежит этому дому. Единственным прибежищем оставалась кровать, которая когда-то укрывала постыдный секрет ее матери, а теперь схоронила в полумраке и ее грех. Магдалина металась и изгибалась всем телом, но страдание не принесло облегчения и искупления, в чем она так отчаянно нуждалась. В какой-то миг Магда пришла в себя и почувствовала, что боль отступила. Она окончательно очнулась от стука в дверь. Служанка сообщила графине, что приехал ее жених Низамеддин-бей-эфенди, но она сказала ему, что госпоже нездоровится.

– Нет-нет, я чувствую себя хорошо и совершенно здорова, – откликнулась Магдалина, с неимоверным усилием садясь на кровати.

Она решила, что пришло время объясниться с несостоявшимся женихом и дать ему окончательный отказ.

Магда с поспешностью обрядилась в платье, предназначенное для приемов дома, и приказала служанке уложить ей волосы. Она спустилась на открытый балкон, не чувствуя того внутреннего кровотечения, что с каждым шагом приближало ее к смерти.

Низамеддин-бей ждал ее, статный и мужественно красивый на фоне ярких красок летнего заката, горящего в небе над замком Романеску. С балкона открывался прекрасный вид на озеро, оно отражало багряное небо и казалось жидким огнем. Когда Магда была беременна, Низамеддин прекратил визиты к ней под предлогом отъезда, но сам находился неподалеку и наблюдал, выжидая подходящего момента. И вот этот миг настал: Магдалина осталась одна, без защиты своего бессмертного отца или нерожденного ребенка.

Она подала руку для поцелуя и чинно устроилась рядом, овевая цветочным ароматом ее эфемерной жизни. Эта девушка была начисто лишена кокетства и обладала только безыскусным изяществом.

– Я должна сказать вам, Низамеддин-бей-эфенди, что не могу стать вашей женой, – надменно произнесла Магдалина после положенных приветствий. – Я решила удалиться в монастырь, где стану спасать свою душу.

Низамеддин улыбался, разглядывая ее нежное и бесстыжее лицо, белое, как утренний туман. Ему хотелось сорвать эту маску благочестия и обнажить бездну ее чувств. Магда сидела, опустив небесный взор, в глубине которого бушевали ужасные страсти, но они не затронули ее непроницаемого лица. Высокомерие невесты, унаследованное от отца, выводило турка из себя, но ему казалось, что с ней, как с женщиной, проще совладать, сломить ее волю.

– Этого не будет. У тебя началось кровотечение, от которого ты скоро умрешь, – буднично сказал Низамеддин. – Твоего отца нет рядом, чтобы остановить кровь. Он бросил тебя, потому что стыдится твоего распутства. Ты не удивлена, значит, уже узнала правду о своем происхождении. Жаль, мне доставило бы удовольствие рассказать тебе об этом лично. Я давно знал, но меня это не волнует. Я люблю тебя и такой. Даже несмотря на все твои грехи.

Магда свысока посмотрела на него томными, в точности как у Эдгара, глазами. В них отражалось бесконечное самолюбование, разбитое на множество зеркал, с чем могла сравниться лишь глубина ее самоуничижения.

– Как вы можете любить меня? – проговорила она с недоумением.

– Любят не за что-то, а вопреки, – ответил Низамеддин, чаруя ее страстным взглядом. – В моей власти сейчас спасти тебя, отвоевать у смерти. Более того, я хочу даровать тебе вечную жизнь. В ней больше не будет кровотечений и болезней. Твоя прелесть преходяща, она может взволновать только на время. Все человеческие достоинства: красота, любовь, честь – обретают цену лишь в вечности.

Низамеддин с неприличным вниманием задержал взор на складках ее наряда, видя пятна крови сквозь обманчивые надушенные покровы. Магда оглядела себя и заметила, как на белом платье внизу живота ярко проступило постыдное алое пятно. Та часть ее расколотой личности, что извечно прижимала Магдалину к земле и сдерживала полет ее возвышенной души, не вынесла натиска Низамеддина. Она позволила себе слабость приобщиться к его могуществу.

– Я согласна, – тихо сказала Магда и посмотрела вдаль, на меркнущий закат своей жизни.