Полнолуние

Комната, где лежала роженица, была холодна и сумрачна, окна занавешены плотными бархатными портьерами, за которыми завывал ветер и лил дождь. Эвелина была совсем одна и упивалась своими телесными страданиями, они позволяли не думать о душевных муках. Она потребовала у доктора и служанок оставить ее в одиночестве, пока переживает схватки, и те повиновались. Эвелина и ее мучения не интересовали даже мужа, который на осторожный вопрос доктора, спасать ли графиню или ребенка в случае неизбежного, сказал, что его волнует лишь младенец. Он мог позволить убить ее ради этого ребенка, который даже не был его. Смакуя эту мысль, Эвелина зло смеялась сквозь слезы и представляла себе выражение лица графа Милоша, узнай он, что это дитя ее родного брата. Мстительные фантазии на время остудили боль и уплыли куда-то в глубину сознания.

Эвелине удалось забыться сном, полным радости успокоения от боли, и эта дрема поначалу была мирной и дарующей забвение. И в какой-то момент она будто снова стала засыпать, так и не проснувшись. Эвелина лежала в постели, а шум ветра и дождя за окном превратился в умиротворяющий шелест листвы. Голоса людей за дверью спальни стали неразличимыми и смешались с этим нежным шумом, как вдруг сквозь все звуки отчетливо прозвучал голос Зиллы, взявшейся неизвестно откуда:

– Панна Эва, ваш брат приехал.

Эвелина во сне встала с кровати и, не думая, поспешила его встречать, как делала раньше, в своей прежней жизни. Ей стало так легко и свободно, будто бы она не ждала никакого ребенка. Эвелина выбежала из дома и осталась стоять в тени, закрываясь рукой от солнечного сияния. Но Эвелине и не нужно было осматриваться, чтобы понять, что она попала домой, в родовое имение Вышинских. Все вокруг казалось знакомым и до того реальным, что она даже начала сомневаться, что было, а чего не было в ее жизни. Стояло лето, и нежный шум обернулся шелестом их сада, из которого доносился аромат роз и слышалось тявканье маминых пудельков. Солнце так слепило с безоблачных небес, что Эвелина с трудом смогла отнять руку от глаз и разглядеть Эдгара. Он гарцевал на гнедом коне, обольстительно улыбаясь, его волосы, перевязанные черной лентой, блестели золотом. Эвелина вспомнила этот момент – один из эпизодов ее прошлой жизни, в самом начале их тайных отношений. И сейчас Эдгар, как и тогда, вкрадчиво сказал ей:

– Здравствуй, моя милая Эва. Я так соскучился по тебе!

– Я тоже, – ответил кто-то за Эвелину ее голосом, с неестественной нежностью.

– Подойди ко мне, – поманил ее брат ленивым жестом.

Эвелина послушалась. Она, как и раньше, не могла не исполнить его ласкового повеления. Эдгар наклонился и поцеловал ее, не слезая с коня, с риском упасть и сломать шею, а затем лихо спрыгнул с седла, заключил в объятия и снова поцеловал.

– Кто-нибудь увидит… – по старой привычке опасливо прошептала Эвелина.

– Почему же мне нельзя обнять и поцеловать сестру? – игриво ответил он, продолжая удерживать ее в кольце рук.

– Нет, Эдгар, – заявила уже другая, новая Эвелина, – оставь меня навсегда. Уходи из моей жизни, снов и памяти!

В тот же миг объятия брата резко ослабли, и Эвелина осталась стоять одна, как и хотела. Эдгар по-прежнему находился рядом, но все неуловимо изменилось – он был близко, а Эвелине казалось, что он теперь очень далеко от нее. Отступая, он все же смог дотянуться через беспредельность сна и в последний раз поцеловать ей руку.

– Ты меня больше никогда не увидишь, – произнес Эдгар, печально улыбнувшись и глядя куда-то вдаль.

– Прощай, – выдохнула покинутая Эвелина и явственно ощутила горе утраты.

Внезапно солнечный свет вокруг нее смешался с синими тенями, подступившими неизвестно откуда, и лицо Эдгара смертельно побледнело. Его лучезарный образ туманно расплылся в полутени-полусвете, а затем Эвелина на миг увидела снег и кровь, что напугало ее, после чего все скрылось и стихло. К Эвелине возвратилась боль, она заплакала от странного чувства потери и проснулась. Родовые муки накрыли ее, раздирая на части. Эвелина вырвалась из объятий одних кошмаров, чтобы погрузиться в омут других, уже реальных, и от этого более страшных.

– Эдгар! – воззвала она из глубины своих страданий, и он бесшумно появился в ее изголовье, как и подобает призраку. Брат положил холодную руку ей на лоб, словно исповедуя Эвелину и отпуская ее грех.

Она истошно закричала на острие невыразимой пытки, и наконец ребенок Эдгара расстался с ее телом, а роженица потеряла сознание.

Утром первого марта Эвелина открыла глаза. Замок словно вымер, в комнатах стояла оглушительная тишина, слуги перемещались на цыпочках, как тени. Граф Милош заперся в своем кабинете.

Превозмогая боль, Эвелина с трудом приподнялась на подушках и спросила у вошедшей служанки:

– Почему так тихо? И отчего у вас такие траурные лица? Ребенок умер?

– Нет, графиня, младенец жив и здоров, – ответила служанка, – но это девочка.

Эвелина не поверила своим ушам – она почему-то не предполагала, что у нее может родиться не сын, – и истерически рассмеялась.

– Девочка? Ах, вот оно что! Право же, это забавно!