Полнолуние

– Вижу, жаль тебе расставаться с этим кольцом, много оно для тебя значит, хоть и связано с болезненными воспоминаниями, – произнесла ведьма, повертев подарок в своих сухих руках. – Оставь себе.

– Нет, берите! – настаивала Эвелина. – Я хочу начать жизнь заново и отрешиться от воспоминаний.

– Хорошо, как скажешь. – Ведьма убрала кольцо и внимательнее всмотрелась в лицо Эвелины. – Вижу, не только за этим пришла. Тяжелая ты. Удумала от ребенка избавиться? Не стоит. Если сейчас произойдет выкидыш, ты не сможешь этого скрыть. Граф точно заметит твое недомогание. Лучше рожай. Мужу скажешь, что ребенок недоношен, так многие делают. Не ты первая, не ты последняя.

Эвелину затрясло, она не могла думать об этом без содрогания.

– Вы не знаете, кто отец ребенка! Это… мой родной брат!

– Что ж, всякое бывает, – не удивилась ведьма. – Скажи, ты уже что-то пыталась сделать, чтобы вытравить плод?

– Да, – горестно всхлипнула Эвелина и рассказала, что за травы пила.

– Какой, говоришь, срок у тебя?

– Около двух месяцев.

– Не стоит тебе ничего делать. Если ребенок не покинул твое тело, значит, так надо. Ему суждено родиться. Не спорь с судьбой, она умнее тебя.

На свадьбе бледный и измученный вид невесты никого не удивил, все списали на долгую и тяжелую дорогу. Эвелина стояла у алтаря невероятно красивая, хрупкая и невинная в своем белом уборе, а на самом деле – сосуд греха. И никто не замечал отчаянной решимости на ее лице, скрытой под вуалью. Эвелина не испытывала ни малейшего сомнения или стыда, стоя перед святыми образами рядом с человеком, которого не знала и чьей женой должна была стать.

– Как же так случилось, что ваш брат не приехал на свадьбу? – спросил граф Милош после церемонии.

Его оскорбил этот факт, поскольку он считал, что оказал Вышинским честь своей женитьбой на панне Эвелине, бесприданнице. Он питал пренебрежение к ее семье и вдруг почувствовал, что Вышинские презирают его еще больше.

– Он не смог, – ответила Эвелина и простодушно улыбнулась. – У него возникли важные и неотложные дела.

Она, наверное, умерла бы, если бы увидела Эдгара на своей свадьбе, и была благодарна ему за деликатность. Он даже не написал ей, решительно порвав все отношения с сестрой.

Эвелина возненавидела мужа и была несчастлива в браке. Лежа под ним в неподвижности и покорно исполняя супружеский долг, она не могла не вспоминать свое упоение в объятиях Эдгара, тот неповторимый экстаз. Она уже сожалела, что оставила его и не согласилась на предложение вместе уехать. Он был единственной любовью Эвелины – ее брат. Ее проклятие, страсть и погибель. С мужем у них не было ничего общего, кроме его желания иметь наследника и ее стремления прикрыть свой грех. Если бы граф Милош любил жену и был нежен с ней, Эвелину мучило бы чувство вины за свой обман. А так как супруг не слишком любил ее, то угрызения совести не затронули ее души.

Граф Милош Романеску был уже не молод – ему перевалило за сорок. Брачная ночь убедила графа в целомудрии его молодой невесты, и не имелось никаких оснований подозревать ее в чем-то, ведь панна Вышинская жила под опекой своего брата. Репутация обоих оставалась безупречной, и про нечестивую связь между ними так никто и не узнал. Через месяц после свадьбы Эвелина объявила мужу, что ждет ребенка. Теперь она была избавлена от посягательств постылого супруга, но не перестала тяготиться браком с ним. Она чувствовала себя узницей, запертой в этом замке. Красота здешних мест не радовала Эвелину, ее душа тосковала по просторам Польши и – что она не могла утаить от самой себя – по Эдгару. Все получилось так, как хотела Эвелина, но она была безмерно несчастна. Винила брата в том, что он сломал ей жизнь, но в то же время понимала, что сама сделала неверный выбор.

Ах, если бы не ребенок! Эвелина с суеверным ужасом наблюдала, как округляется ее живот, становясь живым. Ребенок все еще виделся ей чем-то противоестественным и чужеродным. Больше всего Эвелина боялась, что не доносит, и тогда младенец родится через пять или шесть месяцев после свадьбы, но, к счастью, этого не произошло. Она перенашивала уже две недели, ребенок словно сросся с ней и не желал покидать ее тело, чтобы подольше сохранить себя в материнской утробе от холода этого мира. Был високосный год, и двадцать девятого февраля у нее отошли воды и начались схватки.