Полнолуние

Однако что-то в холодном взгляде шурина мешало графу указать тому на дверь. Эдгар обладал скрытой властью над ним. В то же время граф Романеску был слишком занят семейными неурядицами, чтобы думать о воспитании дочери. Он никогда не задавался вопросом, почему Эдгар не женится и не заведет собственных детей, а так возится с этой девочкой, посвящая ей всего себя. Постепенно граф привык к нему и даже был рад спихнуть Магдалину в заботливые руки ее дяди. Пусть родственник тешится, решил он. Девчонка когда-нибудь вырастет и выйдет замуж, ни на что другое она не годна. Тогда и пан Вышинский наконец уедет.

Эдгар старался дать Магдалине образование, соответствующее знатной девушке того времени. Он сам учил ее читать и писать на английском и французском языках, а также на их родном польском. Когда дядя и племянница говорили между собой на своем языке, это бесило старого графа, он не понимал смысла их бесед и взаимных улыбок. Граф не любил иностранцев, особенно прибалтийцев и поляков, этих светловолосых и голубоглазых детей севера. Вкрадчивая, слегка пришепетывающая речь Эдгара претила графу, как ранее шелестящий акцент Эвелины. Даже в нежном голосе Магды не было южного жара, зато с дядей Эдгаром они понимали друг друга с полуслова и часто болтали на польском, которому девочка с удивительной быстротой выучилась еще в раннем детстве. В их разговоре холодная томность этого языка теплела и оживлялась.

Внешне Магда была очень похожа на Эдгара и Эвелину, она не могла походить ни на кого другого. Однако не унаследовала ни яркую солнечную красоту своей матери, ни утонченную обольстительность Эдгара. Ее прелесть отражала превосходство духа над слабой плотью. Она была иная, до невозможности светлая, почти прозрачная, с бледной кожей и пепельными волосами, в которых не просматривалось свойственного Вышинским искристого огня. В Магдалине все краски словно выгорели, поблекли. Граф же наивно думал, что наружностью его белокурая и голубоглазая дочь пошла в мать, ничуть не удивлялся, не находя в ней своих черт, и не замечал очевидного. Сам граф Милош Романеску был смугл и черноволос.

Эдгар не вмешивался в семейные дела зятя, они его не волновали. Он просто желал, чтобы бесчисленные мачехи оставили его девочку в покое и не приближались к ней. Эдгар обращался с ними неизменно холодно, с изысканной вежливостью и почтительным равнодушием. Вторая женитьба графа Романеску была еще более непродолжительной, чем брак с Эвелиной-Офелией. Графиня умерла в преждевременных родах вместе с ребенком, и даже имя ее не задержалось в памяти Эдгара – он был слишком озабочен борьбой с болезнью маленькой Магды.

Третью жену графа Марию Эдгару было даже жаль. Она оказалась доброй женщиной и относилась к падчерице ласково, разве что расстраивалась, что Магдалина не звала ее мамой.

Как-то утром граф позвал девочку, которой уже исполнилось шесть лет, к себе. То было небывалое и значительное событие, потому что он никогда раньше не выказывал стремления поговорить с дочерью.

– Магдалина, – обратился граф Милош к светловолосой куколке, стоявшей перед ним с великолепным изяществом, – Мария пожаловалась мне, что ты не хочешь звать ее мамой.

– Но она не моя мама, – возразила Магда и с картинной трогательностью подняла к небу голубые глаза. – Матушка умерла и ныне обретается на небесах. Ради ее памяти я не могу называть мамой Марию. Она моя мачеха, хотя всегда так добра ко мне.

– Это тебя дядя Эдгар научил? – неприязненно спросил граф Романеску.

– Нет, я сама знаю и все понимаю, – ответила она с недетской рассудительностью.

Граф удивленно покачал головой, а затем с суровым отчуждением взглянул на эту девочку, подумав, что с ней необходимо быть построже.

– Ты будешь слушаться меня и делать, что я велю. И станешь называть Марию мамой. Твоей матери это уже безразлично, где бы она ни была. Мария ждет ребенка, и ее не следует огорчать.

– Да, – послушно ответила Магда, – раз так нужно, я буду.

Она подошла и поцеловала графу руку, исполняя дочерний долг, затем сделала реверанс и вышла. Им обоим не терпелось отделаться друг от друга. Магдалина дала лицемерное обещание своему законному отцу, но звать Марию мамой так и не стала. А он больше не предпринимал попыток внушить ей это, как и поговорить с шурином о ее поведении. Воспитание девочки полностью лежало на плечах Эдгара, и изменить это было поистине невозможно. Ребенка Мария вскоре потеряла.

Граф прожил с третьей супругой два года, и все это время она страдала от выкидышей. Эдгар умел останавливать кровотечения, но не выкидыши – это было необратимо, и он при всем желании не смог бы помочь Марии выносить ребенка, даже если бы захотел. Очередной из выкидышей стал роковым – женщина умерла.