Полнолуние (рассказы)

— О да! — сказала она. — Теперь все в порядке.

В глазах ее, черных и крупных, исчезла грусть, лицо посветлело, оно стало нежнее, женственнее, потому что сгладились упрямые линии, старившие и огрубляющие его.

Летчик шел через поле к биплану, высоко задравшему нос с маленьким черным, точно игрушечным, пропеллером. Он шел вразвалку, споро, уверенно и спокойно. Его крепкие плечи энергично двигались в такт шагам. Голова в кожаном шлеме казалась слишком маленькой на его крепкой шее и крепких плечах.

Она едва поспевала за ним. В ее положении было трудно шагать так быстро, да она еще боялась оступиться.

Она не видела лица летчика, но оно ясно представлялось ей: мужественное лицо смелого человека, решительное и хмурое. Да, хмурое. Героические люди всегда представлялись ей именно такими: под насупленными черными бровями хмурые, на все готовые глаза.

Летчик подошел к самолету и оглянулся. Она изумилась, увидев его совсем юное лицо со светлыми бровями, из-под которых глядели спокойные, чуть насмешливые карие глаза, глядели чуть снисходительно, как на человека с причудами.

— Дайте чемодан! — сказал летчик и, став на крыло, мокрое от осевшего тумана, молча поставил чемодан, помог ей взобраться в «салон», потом легко влез к себе. Нагнувшись через борт, о чем-то поговорил с механиком и надвинул верх фонаря кабины.

«Салон» был двухместный, весь уставленный железными ящиками с кинолентами. Поверх ящиков лежал кожаный мешок с почтой. Она села лицом к кабине, положила ноги на кожаный мешок. Перед ней за стеклом был затылок летчика. Под срезом шлема виднелись белые, должно быть, мягкие, нежные волосы.

Она видела, как руки летчика трогали какие-то рукоятки на щите. Потом летчик поправил свой шлем и откинулся назад. Самолет вздрогнул раз-другой, и его забила крупная ровная дрожь. И вот медленно поплыло назад низкое здание аэровокзала под серой драночной крышей и еще такие же низкие серые домики. На крыльце одного из них — начальник аэропорта в своей летной фуражке с серебряными крылышками на помятой тулье, рядом механик в синем комбинезоне. И жухлая серая трава по краю дорожек — неопрятные космы старухи осени.

2

Была низкая облачность, и самолет летел, прижимаясь к земле. Она видела внизу близкую землю, ощетинившуюся вершинами деревьев. Деревья сливались в унылую темно-зеленую массу леса. В низинах еще стоял туман, и его белеющие обманчивые озера казались окнами в другой, солнечный мир.

Ей было не по себе от этой унылой серости, от тесного горизонта, который мучительно хотел, но никак не мог раздвинуться, от близкого соседства земли, вызывающей неуютное чувство тревоги.

Но она знала, что все это пройдет, как только она увидит его. Это ведь всегда так было.

Всегда, когда жизнь без него становилась невыносимой, она садилась в самолет и летела на проклятую Поляну Чигирина. И всегда было так неуютно, пока она не добиралась до места. Проклятого и желанного.

А на Поляне Чигирина всегда было солнечно и ясно. Она не помнила, чтобы там хотя бы раз стояла пасмурная погода. Это было счастливое место на земле.

А внизу все лес и лес. Самолет повис над ним, беспомощный одолеть это пространство, ставшее ее лютым врагом. Оно отделяло ее от Поляны Чигирина, отделяло от него и потому было ненавистно и бессмысленно.

Вся ее жизнь в последнее время была наполнена борьбой с этим пространством. Это был тяжкий и радостный крест, тяжкий потому, что требовал бесконечно много сил, радостный потому, что иначе она не мыслила жизни.

А ведь каких-нибудь три года назад все было не так, все было просто, легко и не вызывало ни внутренней борьбы, ни страданий. Тогда еще не было у нее Петра, любви к нему. А теперь… Она жена его и скоро станет матерью его ребенка.

А как и когда началась их любовь, их счастье и муки?

Он, Петр Шамышев, был странным ее поклонником. Он как бы не замечал ее, но всегда был где-то рядом, упрямо молчавший, когда кругом кипели страстные споры, равнодушный, когда парни ухаживали за ней, терпеливо ждавший, пока она танцевала с другими, выбиравший время уйти, когда оказывался третьим лишним. И всегда сквозь толстые стекла очков спокойно и уверенно глядели на мир голубые глаза. Он не выделялся среди ее друзей ни своей внешностью, ни умом, кажется, ни остроумием. Но он знал о жизни больше, чем все ее поклонники, и, наверно, отсюда шли его уверенное спокойствие и выдержка и отсутствие малейшего проявления навязчивости.

Петр ни разу никуда ее не пригласил. Она потом сама не понимала, каким образом они часто оказывались вместе. Уж не она ли старалась? Этого еще не хватало!.. Но вот на «Пигмалиона» билеты купила она. Это она хорошо помнит. Они встретились у больницы, и она сообщила ему о билетах.