Наконец, Глафира шевельнулась и недоверчиво произнесла:
– Разумеется, я могла ошибиться, но…. Утром я заглядывала в окно и ясно видела следы крови на полу и на руке убитого.
– Совершенно верно. Если бы не одно «но»! Эти ранения явились не причиной, а следствием агонии. Жертва была отравлена синильной кислотой, примененной в достаточной для быстрой смерти концентрации. Предположительно, Алексей выпил отравленное вино из красного бокала на длинной узкой ножке. Когда яд начал действовать, он упал и подмял собой фужер. Тот разбился. Хрустальная ножка разрезала ему предплечье, потом на несколько сантиметров вошла в грудь. Минут через пять он был мертв.
Маша отняла руки от лица, в ее глазах сквозил ужас:
– В вине? Этого не может быть….
И тут, наконец, грянул ливень!!! Он обрушился с небес внезапно, без предупреждения и прелюдий – черной глухой стеной, закрыв собою остатки белого света.
Все, не сговариваясь, поднялись и подошли к окнам. Маша быстро открыла одно из них, впуская в дом холодный влажный воздух.
Вид беснующейся стихии завораживал. По земле уже текли первые потоки пенящейся воды, желтой от взбитой пыли…. Прямые жесткие струи ревели и барабанили по стеклам, кровле, ступеням так громко, что закладывало уши! Налетел ветер. Деревья гнуло к земле, высокие травы упали и теперь лежали в лужицах, их бомбили сверху тяжелые мокрые снаряды. В воздух взвились пустые целлофановые пакеты и оторванные от стеблей зонты борщевика! Гроза гуляла! В буйной пляске сносила она головные уборы разнотравью и палила в небо разрывающимися над головой молниями. Гром гремел и сотрясал округу!
У ступеней веранды образовались воронки и бурлящие пороги! Вся пыль, накопленная за недели жары, широкой бурой рекой вздыбилась, стронулась с места, качнулась, и потекла с холма прочь!
– Даже голова кружится! – тихо сказала Глаша, глядя на медленно движущуюся почву у крыльца. Она зябко передернула плечами. Даниил, стоящий рядом, уловил это движение и громко предложил:
– А не выпить ли нам чаю? Похолодало!
– Я хочу кофе! – сказала Маша и поспешила на кухню, утянув за собой подругу.
Даниил проводил их долгим насмешливым взглядом и повернулся к участковому уполномоченному:
– Анатолий Ильич! А неплохо было бы мне осмотреть место преступления! Неофициально, конечно же, так сказать – в порядке дружеской помощи.
Толик с готовностью двинулся в холл. Даниил обратился к директору музея, до сих пор заворожено следящему за грозой:
– Карп Палыч! Не желаете присоединиться? Ваши комментарии нам бы очень помогли.
Карп Палыч не желал. Это нежелание было ясно написано на его лице. Но, тем не менее, он обреченно вздохнул и поплелся вслед за Толиком….
Даниил не спеша прошел по опустевшей комнате, заглянул на полки шкафа, выдвинул и задвинул ящички в резной консоли, зачем-то провел пальцем по запыленным тяжелым рамам картин, и только после этого направился в холл.
Комната Алексея Григорьевича была открыта. Толик и Карп топтались рядом и вопросительно глядели на инспектора. Тот попросил:
– Я посмотрю сам. Вы просто будьте рядом, на тот случай, если мне понадобится информация.
Даниил вошел в комнату.
Она была просторной как бальный зал, почти квадратной, обшитой деревянными панелями, но светлой.
Прежде чем попасть в жилую часть, нужно было пройти через узкую «прихожую» комнаты длинной метра в два, образованную вдающейся внутрь большой изразцовой печкой. Этот аппендикс казался еще уже из-за стоящей напротив печи массивной лавки, на которой была навалена всякая всячина – стопки журналов, справочник города под допотопным телефонным аппаратом, корзинка с сухой травой, мужская сумка…. Инспектор взял ее в руки и заглянул внутрь: ничего необычного – пачка сигарет, «мобильный», носовой платок, какое-то количество денег….
Даниил окинул все это цепким взглядом и прошел дальше. Теперь была хорошо видна вся комната. Центр стены напротив входа занимало наглухо закрытое окно.
Слева стоял исполинский резной буфет, рядом с ним – круглый дубовый стол без скатерти. На нем возвышался монитор компьютера, лежали газеты, бумаги, стояла чашка с давнишним чаем, тарелка с печеньем, красный фужер на высокой ножке с остатками пахучего ликера и пара зеленых яблок.
Стену справа от окна занимал большой как рекламная растяжка ковер, изображавший сцену псовой охоты. Собаки с вывернутыми шеями, с безжизненными утками в зубах, вытаращив идеально круглые глаза, убегали в фигурные волны голубой реки. Сзади их нагоняли злые охотники в еврейских шляпах, они, прицелившись, палили из длинных ружей прямо в хвосты собакам. Фон этой странной интермедии представляли замысловато изогнутые черно-зеленые деревья. На дальнем плане, на высокой острой горе – на самом пике – был виден силуэт матерого оленя. Всё бежало, клубилось, стреляло и извивалось. Над всем этим разноцветным буйством, в синем небе неподвижно висела белая круглая луна.
– Без комментариев! – пробурчал под нос потрясенный Даниил и опустил взгляд на диван.