Полный форс-мажор

— Да, стесняюсь. Стесняюсь! Потому что не хочу… — это он уже говорил своей жене. Не говорил, выговаривал. И похоже не первый раз. У обоих лица были напряжены, горели разнополярными эмоциями. У него торжеством, у неё противлением. Гордым, но противным. — И никуда меня не заберут. — Рубил слова химик-дозимеирист. — Я не для того в офицерскую школу пошёл, я служить хочу! Ротой командовать, полком, а не песни петь.

Жена не стала на людях спорить, это позже, говорил её «нейтральный» взгляд, пока нервно мяла бока юбки, а полковник тепло похвалил:

— Молодец, старший лейтенант! Будешь! С таким-то голосом — обязательно будешь. И полком, и дивизией… И микрофона не надо. Молодец, Круглов! — И неожиданно продолжил в другом «разрезе». — Но и петь… иногда… нам — что поделаешь! — приходится, понимаешь. Надо, товарищ старший лейтенант! Как думаете, товарищ дирижёр, надо ему петь, нет?

— Ему — надо. Обязательно надо! — вновь воскликнул дирижёр. — Таких же голосов, товарищ полковник, уже нет. Настоящих, природных. Это же дефицит! Полное отсутствие низких голосов с глубокой баритональной окраской — это же трагедия для искусства, недостаток… Да! Представьте!

Полковник не лирик, конечно, как дирижёр, давно не молодой и не такой эмоциональный, но на трагедию в искусстве отреагировал правильно, не только представил, но и поддержал, потому что согласен с этим был.

— Ну да, одни эти, извините, мартовские кастрированные коты на эстраде.

— Ага! — не препарируя детали аккорда, слыша только положительную мелодику в голосе полковника, дирижёр продолжил развивать позитивную мысль. — А у нас, в полку, оказывается, свой бас есть. Мощный, глубокий… как из пожарного шланга. Это здорово. Просто здорово. А что вы ещё поёте?

И снова ответила женщина. Или так сильно стеснялся Круглов, или не успевал.

— Он многое может петь, — голосом с высокой степенью удовольствия, заметила молодая женщина.

— Например? — Тоже с высокой степенью по заинтересованности, спросил дирижёр.

— «Во кузнице», например, — пожал плечами старший лейтенант. — Русскую народную…

— Отл-лично! — Как ждал, воскликнул дирижёр. — Спойте, пожалуйста!

Но лейтенант Круглов не успел, полковник Ульяшов замахал руками. Шутливо, конечно, с извинительной улыбкой. Больше для женщины, наверное. А может и к искусству.

— Стоп-стоп! Одну минуту! Спасибо, товарищ дирижёр, товарищ старший лейтенант, не здесь. Я сейчас занят. У меня сейчас… эээ… мне позвонить сейчас должны… из… из… штаба дивизии… Вот! Так что, забирайте значит, Круглова, к себе, там с ним и… Спасибо, старший лейтенант! Поздравляю! Хорошее у вас желание служить Родине. Молодец! Похвально! Но и… петь иногда, сам понимаешь… если голос… Надо, значит, надо. Всё. Спасибо всем… И вам…эээ…

Молодая женщина подсказала.

— Надя.

— И вам, Надя, спасибо, — подхватил полковник Ульяшов, — что пришли. Вовремя. Приходите! Заходите! Все свободны.

Офицеры поднялись.

— Разрешите идти, товарищ полковник? — спросил дирижёр.

— Идите. — Махнул рукой полковник.

— Есть! — одновременно ответили офицеры и одновременно чётко развернулись… Полковник отметил завидную чёткость, мысленно похвалил. Молодые офицеры, пропустив впереди себя женщину, вышли.

Оглянувшись на закрытую дверь, полковник Ульяшов поднялся из-за стола, набрав полную грудь воздуха, попытался было пропеть пару тех строк, пусть и не басом, а какой уж есть: «На Земле-еее…», — дал «петуха», сконфузясь, закашлялся, умолк.

— Мда… Жаль! Не дано! Гха-гхымм… Надо потренироваться.

Не раздумывая, за вторым восклицательным знаком после цифры «17», полковник пририсовал ещё один жирный восклицательный. Это в честь старшего лейтенанта Круглова.

28

Эк, занесло…

Нырнув под запрещающий дорожный знак, машина, увеличив скорость понеслась по асфальтированной дороге. Такие дороги (чистенькие, аккуратненькие), они обычно в стороне от людских глаз, в отдалении, за городом, но они есть, все знают, ведут или к «закрытым» элитным городкам, либо к таким же «закрытым» спортивно-развлекательным базам, либо к воинским подразделениям. Государственная собственность или частная, либо военным принадлежит. Ни гулять, ни прогуливаться, ни ездить там нельзя. Даже пусть грибы (вёдрами), ягоды полно, белочки разные с ёжиками, рыбы в реке немеряно, не важно. Потому что «низ-зя!», закрытая территория.

Открытый уазик знак проигнорировал. Потому что ЧП. Значит, можно. Гнал на предельной скорости. Дорога петляла. Сверху нависали ветви деревьев, небо порой просвечивало. В эти редкие просветы пассажиры машины и заглядывали, крутили головами. Одна из пассажиров, а их всего трое (инструктор по парашютному спорту, парашютистка Даша и спортивный врач), громко хлюпала носом, порой рыдала, размазывала по лицу слёзы, всхлипывала. Инструктор тоже нервничал. И не просто, а сильно. Все трое в одинаковых комбинезонах, все трое расстроены и непрерывно что-то выискивали глазами в редких просветах над головами.