Полный газ

Вранье, конечно. Придется сочинить, что за подарок такой, который можно использовать только один раз, поэтому никто его не увидит. Может, виртуальный полет на Луну, ночь на станции Архимеда и лунный квиддич с совой Архимедом[7].

Ответ Джойс вспыхивает ядовито-зеленым: «Личина? Тебе подарят новое лицо?»

Айрис несколько раз открывает и захлопывает рот, прежде чем решается на ответ:

– Не увижу, пока не открою.

И тут же понимает: зря его отправила, она сама не знает, почему ответила именно так.

Или знает. Приятно воображать, что она все еще одна из них. Что у нее есть то же, что и у всех, и так будет всегда. Что она не сошла с дистанции.

Эми П.: «Надеюсь тебе подарят «Офелию», потому что тогда Джойс обзавидуется, а я люблю смотреть, как она фальшиво улыбается, когда на самом деле психует».

«Офелия» вышла всего два месяца назад и, скорее всего, была бы родителям не по карману, даже если б отец по-прежнему греб жетоны лопатой в «Смертельной игре».

– Нет, скорее всего, не «Офелию», – говорит Айрис и тут же жалеет, что выразилась именно так.

Джойс Б.: «Ну в «Соседской девчонке» тоже нет ничего страшного. У Эми такая, и мне не стыдно рядом с ней. Не сказать, чтоб приятно, но и не стыдно».

Эми П.: «В любом случае к девяти будешь свободна, потому что твоя мама уже пообещала, что ты встретишься с нами у южного входа в Карнавал. Я писала ей утром. Так что бегом домой, лопай торт, разворачивай новое супер-секси-лицо и к нам».

Джойс Б.: «Если получишь «Офелию», я тоже поношу ее хотя бы немного, потому что не желаю, чтобы ты была круче меня».

– Я никогда не буду круче тебя, – отвечает Айрис, и Эми с Джойс отключаются.

Внизу шумит очередной поезд.

4

Катастрофа разражается, когда Айрис проходит две трети перекрестка.

Моноколесо легкое, но большое, больше Айрис, и катить его домой трудновато. Будто пьяный великан то заваливается на тебя, а то и вовсе решает посидеть среди дороги. Она пытается вести его, держа одной рукой за ручку, а другой прижимая к себе аквариум. Эстакада выгибается аркой, и когда Айрис переваливает через середину, колесо ускоряется. Айрис, тяжело дыша, трусит рядом. Колесо вновь валится набок, хромированный обод стукает ее по макушке. Айрис вскрикивает и хватается за ушибленное место, забыв, что у нее нет свободной руки. Шар выскальзывает и со стеклянным звоном грохается на тротуар.

«Отлично, – думает она. – Вдребезги».

Но шар цел, он виляет из стороны в сторону, глухо бряцая, соскакивает с бордюра и выкатывается на мостовую. Паромоторный хэнсом-кэб, взвизгнув золотыми колесами, вылетает с перпендикулярной улицы, накрывая его собой. Айрис вся подбирается, не без удовольствия ожидая громкого треска и плеска. Кэб, промелькнув, исчезает, а мутно-зеленый шар непостижимым образом все катится, цел и невредим, вдоль противоположного тротуара. Никогда в жизни Айрис так не желала чему-нибудь разбиться.

И тут его тормозит ногой мальчик.

Тот самый мальчик.

С одной стороны, Айрис никогда его раньше не видела. С другой, видела сотни раз, просто по дороге к отцу она равнодушно скользит по нему взглядом, когда проскакивает мимо на моноколесе. Он всегда стоит тут, привалившись к стене давно закрытого магазинчика: расслабленная поза, плотная серая бейсболка, серое пальто, знававшее лучшие времена.

Мальчик просто тормозит шар ногой, только и всего. Не глядит на дорогу, чтобы выяснить, кто его выронил, не наклоняется поднять.

Айрис подкатывает к нему моноколесо. Теперь, когда обе руки свободны, это довольно легко.

– Ты слишком добр. В прямом смысле – слишком. Спас худший в мире подарок на день рождения.

Мальчик не отвечает.

Она прислоняет моноколесо к парковочному столбику и нагибается за шаром, надеясь, что он хотя бы треснул, выпустив наружу содержимое. Приятно было бы наблюдать, как этот мерзкий моллюск – тупая сардинка с женским лицом – истерически кружит по аквариуму, видя, как понижается уровень воды. Нет, ни царапинки. Айрис сама не знает, почему так злится. Русалка ведь не виновата, что настолько уродлива, заперта в ловушку и никому не нужна.

– Черт! Надеялась, он разлетится вдребезги. Девчонка-то в нем фиг затормозит.

Мальчик даже не хмыкает, Айрис вскидывает на него недовольные глаза – ей нравится, когда смеются ее шуткам, – и наконец-то все понимает. Перед ней механизм, робот. Весьма старый. Его круглое, как луна, керамическое лицо покрыто трещинами и сияет улыбкой. Тело из поцарапанной пластали. Кишки из спутанных виниловых шлангов, кости из медных трубок, желудок – корзина из золотистой проволоки, почти до краев полная серебряными жетонами. Сердце – матовый черный паромотор.