Полный курс русской истории Николая Карамзина в одной книге

Между тем в рязанской земле усиливалось недовольство, там за Ляпуновым шли практически все. Москва в отчаянной попытке послала биться с ляпуновцами донских казаков, которых все равно нужно было куда-то деть, чтобы те не бесчинствовали в Москве. Казаки сильно потеснили Ляпунова, но тут пришел с помощью князь Пожарский из Зарайска, патриоты объединились, казаки бежали, и теперь эта возросшая сила, поддержанная самым сильным аргументом того времени — церковью, двинулась на Москву: «Ляпунов из Рязани, Князь Дмитрий Трубецкой из Калуги, Заруцкий из Тулы, Князь Литвинов-Мосальский и Артемий Измайлов из Владимира, Просовецкий из Суздаля, Князь Федор Волконский из Костромы, Иван Волынский из Ярославля, Князь Козловский из Романова, с Дворянами, Детьми Боярскими, стрельцами, гражданами, земледельцами, Татарами и Козаками; были на пути встречаемы жителями с хлебом и солью, иконами и крестами, с усердными кликами и пальбою; шли бодро, но тихо — и сия, вероятно невольная, неминуемая по обстоятельствам медленность имела для Москвы ужасное следствие».

Дума пыталась в отчаянии этот поход остановить, но ополченцы слушались только патриарха Гермогена.

На этом фоне в Москве вспыхнул бунт. Снова резали поляков. Несчастный командир поляков, которому был поручен покой Москвы, не знал, что делать, и велел резать москвичей в ответ. Теперь резня стала всеобщей. Не помог и поспешивший на помощь Маржерет. Резня продолжалась.

Тогда сторонники Сигизмунда применили последнее известное им средство — пожар. Карамзин обвиняет в этом Салтыкова. Но, по сути-то, Салтыков был прав: пожар отвлек москвичей от уничтожения поляков: добро им было дороже. Но даже пожар полностью этой резни не прекратил.

Дума (тут Карамзин именует ее членов изменниками ожесточенными) просила Госевского сжечь Москву. Другого выхода она уже не видела. Полякам идея не нравилась, но и они другого выхода не видели. Начался всемосковский поджог. Все бы, может, и успокоилось, но в этот момент появились ополченцы Ляпунова. Бились теперь не за Москву — за отдельные части Москвы. Но огонь оказался сильнее и русских, и поляков. Москва сгорела. Напрасно Карамзин пишет, что «Ляхи с гордостию победителей возвратились в Китай и Кремль, любоваться зрелищем, ими произведенным; бурным пламенным морем, которое, разливаясь вокруг их, обещало им безопасность, как они думали, не заботясь о дальнейших, вековых следствиях такого дела и презирая месть Россиян».

Поляки были в не меньшем ужасе от огня, чем московские жители. Единственное, что они могли, — укрыться в каменной части города, в Кремле. Несчастная Дума была вместе с ними. Правительство надеялось, что страшный московский народ усмирен, теперь придет Владислав, принеся освобождение от разбойников, мир и покой. Правительство даже лишило сана Гермогена, а на его место поставило патриархом того самого Игнатия, который венчал на царство Лжедмитрия Первого и его красавицу Марину. Гермогена тут же посадили под замок.

Но московский пожар вместо усмирения резни вызвал совершенно обратную реакцию. Ляпуновские и пожарские ополченцы подъезжали к сгоревшим дотла окраинам и клялись, водрузив знамена, «не чтить ни Владислава Царем, ни Бояр Московских Правителями, служить Церкви и Государству до избрания Государя нового, не крамольствовать ни делом, ни словом, — блюсти закон, тишину и братство, ненавидеть единственно врагов отечества, злодеев, изменников, и сражаться с ними усердно».

Московское правительство, которого больше не существовало, сидело среди Москвы, которой больше не существовало, внутри Кремля и среди польского гарнизона. Полки ополченцев обложили эту Москву и закрыли пути продовольствию. Так что неожиданно Кремль оказался в осаде. Из этого своего узилища Госевский тайно высылал людей за продовольствием и слал отчаянные просьбы Сигизмунду дать помощь. А Гермоген слал свои тайные письма: бить ляхов до последнего.

Но и в лагере освободителей не было согласия. В это освободительное движение влились все — и сторонники Владислава, и казаки, преданные «Мариинкину сыну», и ляпуновцы с требованием избрать законного царя всей земли, и просто отчаянные люди, которым было все равно, с кем и за что воевать. И когда речь зашла о выборе единого вождя, это вовсе не удалось. Выбрали сразу троих: Ляпунова, Трубецкого и Заруцкого — так сказать, глав трех партий: за царя, за Маринку, за грабеж. В это движение хотел даже влиться Лев Сапега, но тут уж ему отказали. С Сапегой было все понятно: он воевал только за хорошее жалованье.

Тогда Сапега предложил свои услуги противной стороне. Тем терять было уже нечего, а денег и других несъедобных ценностей в Кремле было много. Госевский выпустил небольшой польский отряд в помощь Сапеге и отправил, усмирить бунтующую страну. Но страна была большая, и усмирить ее Сапега не мог.