Полный курс русской истории: в одной книге

Молодые вольнодумные люди, посмевшие открыто восстать против существовавшего порядка, появились отнюдь не сами по себе. Ключевский связывает происхождение декабристов из одного странного учебного заведения рядом с дворцом Юсупова. Заведение было страшно дорогим, страшно элитарным и принадлежало иезуитам, которые наводнили Петеребург еще во времена императора Павла, внушив тому уверенность, что разницы между православием и католицизмом никакой нет, а последний так даже лучше для монархического воспитания. В этом пансионе у Юсуповского дворца и воспитывались многие «декабристские» фамилии: Орловы, Меншиковы, Волконские, Бенкендорфы, Голицыны, Нарышкины, Гагарины и т. д.

«Это очень любопытная черта, – говорит сам Ключевский, – которой мы не ожидали бы в людях 14 декабря. Кажется, католическое иезуитское влияние, встретившись в этих молодых [людях] с вольтерьянскими преданиями отцов, смягчило в них и католическую нетерпимость, и холодный философский рационализм; благодаря этому влиянию сделалось возможным слияние обоих влияний, а из этого слияния вышло теплое патриотическое чувство, т. е. нечто такое, чего не ожидали воспитатели».

Конечно, не все будущие декабристы учились у иезуита Николя, некоторые учились в кадетских, сухопутных, морских, пажеских корпусах, некоторые за границей, в Лейпциге, в Париже, некоторые в многочисленных русских пансионах, содержимых иностранцами, некоторые и вовсе учились дома, но под руководством иностранцев. Это воспитание плюс события 1812 года, всплеск патриотизма, впервые увиденный и воспринятый как человек русский крестьянин – все это и дало тот всплеск неприятия русской действительности, который вылился в события на Сенатской площади. Кюхельбекер, например, на допросе в следственной комиссии сказал, что «главной причиной, заставившей его принять участие в тайном обществе, была скорбь его об обнаружившейся в народе порче нравов как следствии угнетения».

«Взирая, – добавил он, – на блистательные качества, которыми Бог одарил русский народ, единственный на свете по славе и могуществу, по сильному и мощному языку, которому нет подобного в Европе, по радушию, мягкосердечию, я скорбел душой, что все это задавлено, вянет и, быть может, скоро падет, не принесши никакого плода в мире».

Объясняя разницу между отцами, державшимися царя, и детьми, на него посягнувшими, Ключевский записал удивительную фразу: «Отцы были русскими, которым страстно хотелось стать французами; сыновья были по воспитанию французы, которым страстно хотелось стать русскими».

Декабристы, скажем, могли и не пойти на восстание, если бы не случайное стечение обстоятельств: великий князь Константин отрекся от престола в пользу Николая. Гвардия любила Константина, так что какой-то дворянской вспышки ожидали даже во дворце, ведь все смены власти были связаны с гвардией. Но на этот раз молодые люди вышли не затем, чтобы восстановить в правах Константина, – только для солдат, которые не были посвящены в заговор, дали знамена с надписью «Константин», недаром потом на допросах эти солдаты искренне утверждали, что пошли за офицерами, чтобы вернуть власть Константину и супруге его Конституции! Они собирались образовать временное правительство из пяти заговорщиков, созвать Земское собрание и разработать принципы нового государственного устройства. Но восставшие были расстреляны и схвачены. Зная характер Николая, один из сановников, встретив во дворце арестованного князя Оболенского, воскликнул: «Что вы наделали, князь. Вы отодвинули Россию, по крайней мере, на 50 лет назад!»

Нет, объясняет Ключевский, восстание никуда Россию не отодвинуло: в последние 50 лет она не много сделала шагов вперед: отодвинуться некуда было. Что же касается восстания, то оно сделало только одно: отодвинуло дворян на вторые роли, изъяло из правящего класса, вместо того дворяне стали использоваться как и два века назад, – в качестве вспомогательного средства бюрократических учреждений. Завоевать, вернуть исключительное свое место оно уже не смогло.

Николаи Первый Павлович (1825–1855 годы)